Запретная королева - Анна О'Брайен

не отвечать. – Король резко обернулся к слуге, и огонь в его глазах потускнел. – Почему они так выглядят? Ничем не лучше домашнего скота…

– За ними никто не смотрит, сир.

– Почему же? Разве у них нет прислуги? Куда подевались их служанки?

– Они тоже ушли, сир. Ведь им не платили уже много недель…

Король снова остановил взгляд на мне. Он подозрительно щурился, и меня это пугало, но его вопрос прозвучал четко и ясно:

– А что это ты прячешь за спиной, Екатерина?

Когда я показала, отец схватил меня за руку и прорычал:

– Когда ты в последний раз ела – не считая этого раза?

– Вчера, сир, – ответила за меня Мишель, ведь я от страха лишилась дара речи.

– Потому-то вы и украли хлеб и мясо? Молчать! Молчите обе! – взревел король, не давая нам возможности сказать что-либо в свое оправдание, и мы послушно притихли. – Боже правый! Да вы ничем не лучше беспризорников, роющихся в сточных канавах парижских трущоб!

Я бочком подошла к Мишель и схватилась за ее платье, боясь, что упаду в обморок от ужаса. Неужели отец действительно побьет нас за прегрешения? Руки у меня так сильно дрожали, что уже не слушались, и остатки еды полетели на пол. Я никогда не отличалась храбростью.

– Где их мать? – грозно спросил король. Слуга неопределенно покачал головой. – Ждите меня здесь!

Отец решительным шагом вышел из комнаты, оставив нас троих в растерянности. А что, если он вообще не вернется? Что, если забудет о нас? Впрочем, вероятно, для нас так было бы даже лучше. Я быстро глянула на Мишель. Может, нам просто сбежать, пока еще есть такая возможность? Угадав мой немой вопрос, сестра отрицательно покачала головой, и мы остались стоять на месте, с тревогой вслушиваясь в затихающие вдалеке звуки тяжелой поступи. Наступила тишина, нарушаемая лишь шарканьем моих босых ног по полу и сопением шмыгавшей носом Мишель. Слуга тяжело вздохнул. Но тут в галерее вновь послышались шаги – отец возвращался. Он стремительно вошел в комнату, в порыве неуправляемой энергии размахивая руками, напоминавшими сейчас крылья ветряной мельницы.

Я заскулила от страха.

– Вот! – Отец сунул в руки слуге тяжелый золотой кубок, украшенный драгоценными камнями. – Продай его! – раздраженно бросил король, обнажив неровные потемневшие зубы. – Заплатишь служанке, чтобы та за ними ухаживала. Им нужна хорошая еда и наряды, достойные моих дочерей. – Он еще раз мельком глянул на нас сверху вниз с несколько озадаченным выражением лица, а затем вновь удалился из комнаты.

После этого нас с сестрой действительно стали кормить надлежащим образом. Но не припоминаю, чтобы у нас появилась новая одежда.

Вот каковы мои самые яркие детские воспоминания. Холод, голод, лишения и отсутствие внимания. Постоянный страх. Полная нищета – следствие равнодушия и пренебрежения со стороны тех, кто должен был о нас заботиться. Как можно было допустить, чтобы принцессы Валуа страдали от бедности? И тем не менее мы в ней погрязли. На некоторое время ситуация улучшилась, но надолго ли могло хватить монет, вырученных от продажи одного золотого кубка? За несколько недель эти деньги растворились в руках у слуг, и мы с сестрой снова слонялись по дворцу, голодные и неухоженные, с тощими животами, прилипшими к позвоночнику.

Кем же мы, я и Мишель, были на самом деле? Как могло случиться, что принцессы Валуа росли в таком небрежении? Несмотря на то что мы были дочерьми короля Карла и королевы Изабеллы, вступиться за нас было некому. Мы с Мишель были членами большой семьи, состоявшей из шести братьев и пяти сестер, отпрысков могущественного короля Франции Карла Шестого и его супруги, королевы Изабеллы Баварской, еще более влиятельной, чем он.

Необычайно плодовитые в браке, король и королева со временем окончательно отдалились друг от друга. Мы, младшие дети, оказались в западне, став жертвами их ненависти. Все мои братья умерли, за исключением крошки Карла; сестры вышли замуж или же постриглись в монахини, и мы с Мишель вынуждены были самостоятельно справляться с потрясением после разрыва наших родителей.

Почему они так мало думали о нас?

Став старше, мы с легкостью в этом разобрались. Король, наш отец, страдал от какого-то недомогания, обострявшегося во время приступов гнева, когда он терял рассудок. Его разум с пугающей регулярностью метался от состояния помутнения до полной ясности, от ярости до улыбчивой безмятежности. В худшие минуты королева вызывала у него острую ненависть, и тогда он осыпал ее оскорблениями и беспощадно избивал. Наш отец больше не признавал ее женой, с которой делил постель и королевский двор. Злые языки говорили, что он имел на это полное право.

Этот скандал достиг и наших ушей и лег бременем греха и безнравственности на детские плечи.

Наша мать, лишенная внимания мужа, не желавшего ее знать, окружила себя собственным двором и развлекалась сладострастными романами, следовавшими друг за другом непрерывной чередой. Я, конечно, была еще очень мала, но о королеве ходили непристойные сплетни, и неприличность намеков была слишком очевидна даже для детского ума. В то время как у меня не было даже пары целой, не стертой до дыр обуви, моя мать расточительно и бездумно тратила деньги на новые наряды и придворных, ведя разгульную жизнь; ее любовные приключения приводили в ужас королевские дворы Европы.

Поговаривали, что она была женщиной неистовых плотских потребностей и завлекала в свою постель красивых и знатных мужчин. Ходили слухи, что среди них был и Луи Орлеанский, младший брат моего отца, убитый впоследствии по приказу Жана Бесстрашного, бургундского кузена короля. А еще злословили, что мой младший брат Карл, ставший дофином после смерти братьев, на самом деле, возможно, незаконнорожденный.

Вот какими были мои родители и я, их дочь Екатерина. Непростое наследство для столь юного создания: с одной стороны безумие отца, с другой – безудержная похотливость матери. Моя детская головка была забита непристойными сплетнями. Неужели и я однажды стану такой же, как Карл и Изабелла? Неужели унаследую порочную природу своих родителей, так же как унаследовала светлые волосы матери?

– Я что, тоже буду сумасшедшей и испорченной? – испуганным шепотом наивно спросила я у Мишель, в ужасе при мысли о том, что в меня будут тыкать пальцами и смеяться. Такая перспектива казалась мне невыносимой.

– Не понимаю, почему ты обязательно должна стать такой же, – не по-детски рассудительно заметила Мишель. – Наша сестра Мария, например, очень набожна – и кичится этим. А зачем еще женщине становиться монашкой? Лично я не собираюсь сходить с ума или раздеваться до нижней сорочки перед каждым мужчиной, попавшимся мне на глаза. Так с чего ты взяла, что