Большой круг - Мэгги Шипстед

Когда мне исполнилось одиннадцать иМитч перешагнул оттелефильмов недели кмузыкальным клипам, апотом ивовсе, сцепив зубы, втиснулся вмир независимого кино, случился мой легендарный прорыв– роль Кейти Макги вдетском кабельном ситкоме опутешествиях вовремени подназванием «Крутая жизнь Кейти Макги». Насъемочной площадке явела безукоризненную, окрашенную вледенцовые цвета жизнь– сплошные остроты, четкие сюжетные линии икомнаты отрех стенах подраскаленным небом прожекторов. Щеголяя встоль вызывающе модных нарядах, что меня недолго было принять заподросткового духа времени, янещадно переигрывала, после чего шла запись надрывного зрительского смеха. Акогда неснималась, то благодаря нерадивости Митча делала побольшому счету все, что хотела. Мэриен Грейвз писала всвоей книге: «Вдетстве мы сбратом гуляли сами посебе. Ясчитала– идолгие годы меня никто непереубеждал,– будто вольна делать что угодно иимею право ходить, куда только найду дорогу». Я, наверное, была задира исорвиголова похлеще Мэриен, номне думалось также. Мир стал моей устрицей, асвобода– соусом миньонетт. Жизнь подбрасывает тебе лимоны, ты срезаешь сних кожуру иукрашаешь свой мартини.

Когда мне было тринадцать, бренд «Кейти Макги» стал бешено продаваться, аМитч, сняв «Турникет», вывалялся вуспехе, какобдолбанная свинья вдерьме, ина наши сним совместные гроши перевез нас вБеверли-Хиллз. Однажды, когда яуже неошивалась вДолине[2], парень, игравший старшего брата Кейти Макги, познакомил меня сосвоими мерзкими богатыми друзьями-старшеклассниками, ите стали таскать меня ссобой, водить навечеринки илазить втрусы. Митч, скорее всего, даже незаметил, какчасто меня небыло дома, поскольку его самого обычно тоже небыло. Иногда мы, оба пьяные, сталкивались, возвращаясь домой вдва-три ночи, ипросто кивали друг другу, какучастники какой-нибудь скандальной конференции вкоридоре гостиницы.

Новыпадало ихорошее: тьюторы насъемках «Кейти Макги» оказались нормальные итвердили мне, что нужно поступать вколледж, апоскольку мне нравилось слово исериал подошел кконцу,я, обладая немалым дополнительным весом кактелезвезда поразряду «Б», ввинтилась вНью-Йоркский университет. Яуже сложила вещи исобралась вдорогу, какМитч жахнул передоза, иеслибы яне была готова ехать, то, возможно, так иосталасьбы вЛос-Анджелесе итоже довечеринкаласьбы доморга.

Иеще кое-что, может, хорошее, аможет, иплохое: после первого семестра мне дали роль впервом фильме «Архангел». Иногда язадумываюсь, что вышлобы, еслибы явместо кино окончила колледж, перестала сниматься именя забылибы, однако врядли ясмоглабы отказаться оттех огромных денег, которые принесла мне Катерина. Значит, все остальное несуть важно.

Вкрупинке моего высшего образования нашлось время длявведения вфилософию, ияузнала опаноптиконе, проекте идеальной тюрьмы Иеремии Бентама, где вцентре гигантского кольца камер находится крошечное помещение надзирателя. Нужен всего один надзиратель, поскольку он может надзирать влюбой момент, амысль отом, что завами надзирают, действует намного сильнее, чем реальный надзор. Потом Фуко превратил это дело вобраз: длякрепкой дисциплины ивласти надчеловеком илинаселением нужно лишь заставить их думать, что заними, возможно, надзирают. Вероятно, профессор хотел подвести нас кзаключению, что паноптикон ужас какой плохой, нопозже, когда после «Архангела» ястала слишком знаменитой, мне хотелось сесть вдурацкую машину времени Кейти Макги, перенестись вту аудиторию ипопросить его поразмыслить обобратном: если вместо надзирателя вцентре конструкции оказываешься ты, аза тобой, чтобы ты ниделала, надзирают– илимогут надзирать– тысячи, миллионы.

Однако врядли уменя хватилобы духу попросить профессора хоть очем-нибудь. ВНью-Йоркском университете все пялились наменя, поскольку ябыла Кейти Макги, амне казалось, наменя пялятся, зная, что янедостойна там находиться. Возможно, инедостойна, нодостоинство неизмеришь влаборатории. Невозможно знать, достоин человек чего-либо илинет. Может, инет. Поэтому, когда яиз-за «Архангела» бросила учебу ивернулась кмиллиону обязанностей, кжизни, вкоторой уменя небыло выбора, краспорядку дня, который определяла нея, мне стало легче. Вуниверситете яв полном смятении листала толстый, каксловарь, список курсов, бродила покафе исмотрела наразные блюда, настойки схолодными закусками, горы кренделей, контейнеры созлаками, намашину длямороженого стаким чувством, будто меня просят решить какую-то архиважную загадку, загадку жизни исмерти.

Когда ялажанулась пополной исэрХьюго Вулси (да, именно сэр, оказавшийся моим соседом), рассказав мне пробайопик, который он вознамерился продюсировать, достал изхолщовой сумки книжку Мэриен– книжку, окоторой яне вспоминала пятнадцать лет,– явдруг опять перенеслась вбиблиотеку, где рассматривала небольшой томик втвердой обложке; там могли содержаться все ответы. Ответы годились. Что-то, чего мне хотелось, хотя яникогда немогла догадаться, чего именно мне хотелось. Ядаже незнала толком, что значит хотеть. Мои желания, какправило, представляли собой мешанину изневозможных, противоречивых импульсов. Яхотела исчезнуть, какМэриен; хотела стать самой знаменитой насвете; хотела сказать важные слова омужестве исвободе; хотела быть мужественной исвободной, однако ничего проэто незнала, знала только, какделать вид, будто ячто-то знаю, аэто, по-моему, иесть актерство.

Сегодня мой последний съемочный день в«Пилигриме». Ясижу вподвешенном нашкивах муляже самолета Мэриен, скоро меня раскачают надогромным резервуаром сводой исбросят. Намне оленья парка, которая весит тысячу фунтов, а, намокнув, будет весить миллион; ястараюсь непоказывать, какмне страшно. Некоторое время назад Барт Олофссон, режиссер, отвел меня всторонку испросил, действительноли яхочу выполнить трюк сама, сучетом того, ну ты понимаешь, что случилось ствоими родителями.

–Мне кажется, яхочу это испытать,– ответилая.– Мне кажется, ямогу использовать трюк дляисцеления.

Он положил мне руку наплечо, надел свое самое пафосное лицо гуру исказал:

–Ты сильная женщина.

Хотя исцеление вобщем-то невозможно. Поэтому-то мы все время его ищем.

Наактере, играющем Эдди Блума, моего штурмана, тоже оленья парка, ана лбу водонепроницаемая ампула сякобы кровью, поскольку отудара он должен вырубиться. Вжизни Эдди обычно сидел наштурманском месте позади кресла Мэриен, носценаристы, два агрессивно-веселых брата сприческами илицами, какумальчиков гитлерюгенда, решили, будет лучше, если вовремя смертельного погружения он будет напервом плане. Да ради бога, какскажете.

Мы влюбом случае рассказываем нету историю, что случилась насамом деле. Это-то язнаю. Однако немогу утверждать, будто знаю правду оМэриен Грейвз. Ее знала только она сама.

Мое погружение будут снимать восемь камер: шесть стационарных идве уводолазов. Снять нужно содного дубля. Максимум сдвух. Съемки дорогие, наш бюджет, итак-то небольшой, теперь вовсе сдулся, точнее, свалился вминус, ноколи уж вы зашли так далеко, то единственная возможность выйти– пройти. Влучшем случае потребуется день. Вхудшем яутону, обомне, какородителях, тиснут некролог, стой разницей, что уменя ненастоящий самолет, ненастоящий океан иядаже непытаюсь куда-то долететь.