Большой круг - Мэгги Шипстед

Семь лет. Она стоит вкладовке дома вМюррей Хилле, задрав платье, ав ногах унее сидит сын кухарки, мальчик лет одиннадцати. Спорога рваный крик, ивлетает что-то огромное, заполошное. Шумная няня сбольшой грудью ичерным подолом заполняет небольшое пространство, каксорока, залезшая вворобьиное гнездо. Кухаркин сын вопит, пока его лупят. Няня крикнула всего один раз, вначале, апотом, таща Аннабел вверх полестнице изапирая ее вкладовке, молчала итолько возбужденно сопела.

Вкладовке темно, ночерез замочную скважину через коридор видно ее детскую, желтое одеяло накровати икуклу, брошенную напол лицом вниз.

–Яплохо себя вела?– спрашивает она уняни через дверь.

–Сама знаешь,– отвечает та.– Хуже девочек небывает. Тебе должно быть больше, чем стыдно.

«Ачто там, застыдом?»– думает Аннабел, скрючившись между совками ибанками слаком длямебели. Если ее поступок так ужасен, почему отцу, богу этого дома, укого куда больше власти, чем даже уматери илиняни, можно трогать место, закоторое сын повара предложил ей лимонный леденец, только чтобы посмотреть, место, которое няня называла капусткой? «Наш стобой секрет,– говорит ей отец, имея ввиду свои посещения,– мама ничего недолжна знать, поскольку ей будет завидно, каксильно он любит Аннабел, какАннабел любит папу икак им тепло вдвоем».

Втот день, когда она показала капустку кухаркиному сыну, мать избила ее поголым ногам ипо попе, называя «дрянью, дрянью, дрянью».

Первый врач прописывает ежедневные холодные ванны ивегетарианскую диету.

Няня отказывается отвечать налюбые вопросы отом, что значит «дрянь».

–Такие разговоры лишь подстегнут тебя.

Хотя однажды, когда Аннабел спрашивает, плохаяли капустка иу мальчиков, няня выпаливает:

–Глупый ребенок, умальчиков нет капустки, уних морковка.

Создается впечатление, что «дрянь» как-то связана совощами.

Счувством неловкости, вины, попричинам, которые она неможет объяснить, Аннабел, когда заней никто несмотрит, вдетской иливванной начинает трогать свою капустку. Ощущения мягко притупляют разум, погружают вприятную атмосферу идаже имеют свойство прогонять нежелательные воспоминания, например освежеванного ягненка, виденного ею накухне свысунутым языком, илимать, называющую ее дрянью. Они приглушают даже мысли оботце. Отец уверяет, что старается делать нечто приятное. Значит, если отего посещений ей становится страшно, сней что-то нетак. Она должна попытаться исправиться.

Девять лет. Аннабел просыпается отпорыва холодного воздуха, утреннего света; желтое одеяло сдернуто. Мать стоит надней, держа одеяло, какматадор– капоте. Слишком поздно. Аннабел понимает, что восне ее руки забрались подночную рубашку.

–Дрянь,– выплевывает мать, склонившись надней, будто готовый упасть топор.

Наследующую ночь няня связывает ей руки, иона спит спереплетенными, какна молитве, пальцами.

–Твоя мать прекрасная женщина,– говорит отец, гладя веревки назапястьях, ноне развязываяих.– Ноона непонимает, мы просто хотим, чтобы нам вместе было тепло.

–Ядрянь?– спрашивает Аннабел.

–Все мы немного дрянь,– отвечает отец.

Второй врач стар ипохож насобаку, унего отеки подглазами, пятнистая кожа идлинные мочки ушей. Щипцами он извлекает изстеклянной банки одну-единственную пиявку. Раздвигает ей ноги.

Звон закладывает уши. Затемняющий все белый свет вихрится метелью, потом его разрывает резкая струя нюхательной соли. Врач выходит побеседовать сматерью, оставив дверь открытой.

–Перевозбуждение,– объясняетон.– Очень серьезно… Нопока нет оснований отчаиваться.

Еще больше холодных ванн ираз внеделю тетраборат натрия. Ей непозволяют никаких приправ, ярких красок, быстрой музыки, ничего живого, возбуждающего. Перед сном полная ложка сиропа избутылочки янтарного цвета, погружающая ее вбездонный сон. Несколько раз утром она чувствует усебя наподушке слабый запах табака, ноничего непомнит.

Вдень, когда она сужасом просыпается наокровавленной простыне– ей двенадцать,– мать говорит, что она неумрет, нокровь будет каждый месяц, какнапоминание: нельзя– да, опять, всегда,– быть дрянью.

Примерно втоже время еще два события: во-первых, она обращает внимание, что неслышит больше наподушке запаха табака, и, во-вторых, ее отправляют винтернат. Жизнерадостный щебет других девочек, их книжки, молитвы насон грядущий, тоска подому, письма мамам, радостные танцы попарам, возня сволосами, пощипывание щек, чтобы разрумяниться,– ото всего этого она чувствует себя мрачным пауком, шныряющим среди веселых туфелек. Вприступе ярости понимает, что ничего незнает омире. Ее держали вдали отнего.

Какизбавиться отужасающего невежества?

Быть внимательной. Подслушивать. Просеивать информацию иусиленно искать зацепки. Наугад брать книги избиблиотеки, другие воровать удевочек, особенно запрещенные, которые те прячут. Прочесть «Грозовой перевал», «Остров сокровищ», «Двадцать тысяч лье подводой» и«Лунный камень». Прочесть «Дракулу» ипережить ужас ночных кошмаров проРенфилда, безумного зоофага всумасшедшем доме, скармливающего мух паукам, пауков– птицам, поедающего птиц имечтающего употребить впищу какможно больше жизней. Стащить «Пробуждение» имечтать отом, какзайдешь вморе, хотя ты никогда незаходила нивкакую воду, кроме ванны. (Даже винтернате ванны унее холодные.) Изкниг постепенно набрать путаных сведений: существуют идругие представления остыде и«дряни», чем уматери. Догадаться: оказывается, иногда женщины хотят, чтобы их трогали мужчины. (Наднекоторыми книгами девочки вздыхали иоткидывались наподушки. «Какромантично»,– говорили они, ноне ей, Аннабел считалась странной.) Уверившись, что все уснули, она опять начинает трогать штучку; тауже некапустка, азаветный орган, уже непо-детски бездвижная, аживая, животная. Ощущения становятся резче, какбудто остренький рыболовный крючок, цепанув занервы, куда-то ее тащит. Ей открылись мерцание, звон, пульсация, вспышка.

Раз внеделю винтернат приходит молодой человек учить девочек играть напианино. Он наклоняется надсидящей наскамейке Аннабел идлинными пальцами берет низкие, гулкие ноты. Он почти такойже белокурый, сизогнутыми, удивленными бровями изаметными следами расчески вволосах. Как-то раз она берет его руку икладет себе наплатье, надштучкой. Ужас налице молодого человека смущает Аннабел.

Ее спозором переводят вдругую школу, рангом пониже, ночерез месяц вызывают домой, поскольку умерла мать. Отец держится вежливо, правда, холодно исмущенно, кажется, он забыл освоем прежнем желании тепла. Няня исчезла, акогда Аннабел спрашивает оней, отец отвечает: она уже слишком большая, чтобы иметь няню, неправдали? Аннабел принимает такую горячую ванну, что выходит оттуда, какбудто ее сварили.

(Лишь позже, подслушав разговор напохоронах, она узнает, что мать выпила целый флакон снотворного.)

Третья школа, та, скленами, снежный буран. Учитель истории старше учителя музыки ине боится Аннабел. Он находит предлог вызвать ученицу ксебе вкабинет.