Красное ухо - Эрик Шевийяр

Можно подумать, что он уже сто раз был в Африке. Можно подумать, что он вообще не вылезает из Африки. Что он как минимум шесть месяцев в году проводит в Африке. И, честно говоря, Африка ему уже поднадоела. Пора бы сделать перерыв. Несколько месяцев вдали от Африки пошли бы ему на пользу, просто чтобы сменить обстановку. Пользуясь передышкой, он наконец почитал бы в свое удовольствие, возможно, даже написал бы что-нибудь. Конечно, ничего такого он не говорит, но его манеры, намеки и недомолвки — все выдает в нем усталого странника, мечтающего передохнуть.

Чтобы с новыми силами пуститься в путь, разумеется.

Какая наивность! А ведь он почти уверен, что до него никто не умел пользоваться бумагой и пишущими средствами, и вот теперь он решил заявить о себе как о человеке деятельном и с этой целью неустанно повторяет слово Африка. Африка, Африка. Иногда он говорит не Африка, а Мали, так вернее.

Точность всегда считалась одним из главных достоинств его стиля.

Его действительно зовут в Мали, в какую-то деревню на берегу реки Нигер. Но он намерен отказаться. Конечно, он не станет разглашать истинные мотивы своего решения. Он не скажет, что на самом деле труслив, нелюбознателен и настолько доволен собой, что не видит оснований для того, чтобы расстаться с привычным образом жизни, и предпочитает и дальше упиваться собственной ограниченностью, погрузившись в самосозерцание.

Прислушайтесь — и вы услышите, как он мурлычет от удовольствия.

В его мозгу зреют строки исключительной поэтической силы.

Африка Красная земля черного человека

Земля где можно встретить самого себя когда осядет пыль

Здесь варварство и дисциплина живут в ладу как верные супруги

А чтоб добраться до сердцевины ты должен вырыть в кожуре колодец

Здесь каждому дано узреть себя в лоснящемся лице эбенового древа

И так далее.

Так и видишь Африку. Зачем куда-то ехать?

О Африка иссохший берег Млечного пути

Луна луны без электричества и без воды

Слону лишенному своих космических сапог не далеко дано уйти

Оружие здесь примитивно но солнце было сражено

И вот его большое тело распластанное по земле

И так далее.

Но он уже не верит в поэзию, а следовательно, и в Африку он больше не верит.

Африка всегда была для него не более чем поэтическим вымыслом, неким пространством, где воображение поселило самых фантастических животных: слона (слона!), жирафу (жирафу!). Но раз поэзия больше не в состоянии облекать ее в слова, Африка должна исчезнуть. Сколько уж времени она не порождает новых толстокожих? И нам, прагматикам, нет больше дела до ее детских сказок. Африка осталась в прошлом.

Это был всего лишь сон.

Наивная выдумка о сохраненной невинности, о первобытной жизни, дошедшей до наших дней. Бурно восторгаясь аутентичностью каких-нибудь масаи[1]или фульбе[2], западный путешественник отказывается признавать и осознавать свою собственную — аутентичность вдруг ни с того ни с сего оказывается синонимом простоты и бескультурья. Он делает вид, что завидует фульбе и масаи, не растратившим своей самобытности, и жалуется на собственную принадлежность к катящейся в пропасть цивилизации, лживой и разобщенной.

Однако все эти восторги, позы, ужимки и жалобы как раз и являются отличительными признаками аутентичного западного путешественника.

Да, у него есть собственные теории, и он охотно делится ими с окружающими. С тех пор как его пригласили в Африку, он считается большим экспертом в этой области. Западный путешественник, к примеру, говорит он и даже осмеливается утверждать, считает каждого фульбе и масаи типичным местным жителем, чья личность в значительной степени сформирована соответствующими традициями, ритуалами и обычаями; они такие трогательные, что он не может на них наглядеться.

Где еще увидишь людей, живущих не во лжи?

Где бы ни находился фульбе, он всегда остается фульбе. Он фульбе на все сто. Он фульбе с головы до пят. Он фульбе, даже когда спит. Он добровольный узник своей фульбистости. Никто не сравнится с фульбе по фульбистости, и уж точно не масаи, в котором для этого слишком много масаистости, который масаи до кончиков ногтей, который даже о посторонних предметах думает масаисто, который никому не уступит ни грамма своей масаистости, о чем свидетельствуют каждый его масаистый жест и каждый его масаистый поступок.

Фульбистый фульбе и масаистый масаи.

Фульбе снаружи и фульбе внутри, фульбе душой и телом, фульбе, равняющийся лишь на фульбе, фульбе на фульбе сидящий и фульбе фульбе погоняющий, фульбе, родившийся от фульбе, и фульбе, фульбе породивший, фульбе как никто другой на всем земном шаре и уж точно не как масаи, который всего лишь масаи, который закован в свою масаистость, который замурован в свою масаистость, который женат на масаи, который ест как масаи, танцует как масаи, поет как масаи и умрет как масаи.

Масаистый масаи и фульбистый фульбе.

Что же до западного туриста, продолжает он тоном, не терпящим возражений, то он обладает определенной независимостью, причем не только физической и экономической, но также психической и интеллектуальной, которая как раз и позволяет ему путешествовать, быстро и правильно усваивая культуру разных стран, во всяком случае, похоже, что он в этом уверен, хотя и сам он вполне типичен и движим условными рефлексами, приобретенными на родной земле, которая не менее другой богата глиной и, как и любая прочая, в умелых руках гончара превращается в сувенирные горшки.

Человек без корней и предрассудков, который благодаря своей любознательности и незаурядной силе своего ума познает мир, демонстрирующий ему свои красоты и открывающий свои тайны, — вот каким видит себя западный турист.

Тогда как на самом деле сложно найти более обусловленного, более предсказуемого и более примитивного персонажа, чем западный турист. Неслучайно около каждой достопримечательности его поджидают карикатуристы на своих складных стульчиках. Эти портретисты-правдолюбы развлекают свои модели зеркальными отражениями их образов. И чем больше западный турист будет смеяться над собственным изображением, тем сильнее будут искажаться его черты, тем шире будут раздуваться его ноздри, тем стремительнее будет расти его нос.

Не говоря уж о том, какие пухлые у него колени.

Да, но только к нему это не имеет ни малейшего отношения. Кто-кто, а уж он-то не попадется на эту удочку. Тем не менее он начинает собирать информацию о своей малийской деревне. Его рассказам об Африке, которыми он пичкает свою постоянно меняющуюся, но всегда восторженную аудиторию, явно не хватает конкретики. Необходимые сведения он найдет в местной газете.