Долгий путь домой - Луиз Пенни

Жизнь старшего инспектора никогда не подчинялась какому-либо ритму. Каждый день был непредсказуемым, и Гамаша это вполне устраивало. Он считал, что такая жизнь отвечает его натуре. Он никогда не знал рутины. До последних месяцев.

У него были определенные опасения насчет того, что эта благодатная рутина может деградировать до банальности и превратиться в скуку. Но пока жизнь шла в другом направлении.

Повторы действовали на него благотворно. Чем крепче он становился, тем больше ценил заведенный распорядок дня, который не ограничивал его, не сажал в клетку, а, наоборот, освобождал.

Хаос выпустил на волю разные неприятные истины. Чтобы во всем разобраться, требовался покой. Сидя в этом тихом месте на ярком солнышке, Арман Гамаш наконец-то мог пристально изучить все, что упало на землю. Как недавно упал он сам.

Он ощутил у себя в кармане малый вес и объем книги.

Внизу, в деревне, Рут Зардо вышла, прихрамывая, из своего убогого дома в сопровождении утки Розы. Старуха осмотрелась и повернулась к грунтовой пыльной дороге, ведущей из деревни. Гамаш видел, как Рут переводит взгляд своих старых глаз стального оттенка все выше и выше. Наконец их глаза встретились.

Рут приветственно вскинула руку с выступающими венами. И, словно подняв флаг деревни, выставила недрогнувший средний палец.

Гамаш чуть поклонился, давая понять, что видит ее жест.

В этом мире все было в порядке.

Кроме…

Он посмотрел на растрепанную женщину, сидящую рядом с ним.

Почему Клара пришла сюда?

Клара отвернулась. Она не могла взглянуть ему в глаза, зная о том, что собирается сделать.

Она хотела сначала поговорить с Мирной. Спросить у нее совета. Но потом поняла, что это было бы попыткой переложить на другого ответственность за собственный поступок.

Впрочем, скорее уж она боялась, что Мирна ее остановит. Посоветует не делать того, что она задумала. Скажет, что это несправедливо и даже жестоко.

Клара и сама это знала. Потому-то и собиралась так долго.

Каждый день она приходила сюда с четким намерением сказать кое-что Арману. И каждый день дрейфила. Или, что более вероятно, лучшие ангелы ее души натягивали вожжи и удерживали ее. Пытались остановить.

И это срабатывало. Пока.

Каждый день она болтала с ним о пустяках, а потом уходила, исполненная решимости не являться сюда завтра. Она давала обещание себе, всем святым и ангелам, всем богам и богиням, что больше не вернется сюда.

Однако на следующее утро то ли волшебство, то ли чудо, то ли проклятие приводило ее на эту жесткую кленовую скамейку. И Клара снова смотрела на Армана Гамаша. Любопытствовала, что за тонкая книжица у него в кармане. Глядела в его задумчивые темно-карие глаза.

Он набрал вес, и слава богу. Значит, Три Сосны делали свое дело. Он здесь исцелялся. Гамаш был высок, и ему требовалась более крепкая оболочка. Не тучная, но прочная. Он теперь меньше хромал, и его походка приобрела живость. Лицо утратило серый оттенок, зато волнистые каштановые волосы почти совсем поседели. Клара подозревала, что к своим шестидесяти годам – а до этого оставалось всего ничего – он станет совсем седым.

Возраст оставил следы на его лице. Следы забот, тревог, волнений. И боли. Но самые глубокие морщины оставил смех. Вокруг глаз и рта. Радость проникла глубже всего.

Старший инспектор Гамаш. Бывший глава отдела по расследованию убийств Квебекской полиции.

И просто Арман. Ее друг. Тот, кто переехал сюда, чтобы уйти от прежней жизни, от всех этих смертей. Не прятаться от скорбей, но перестать копить их. И в этом тихом месте изучить то бремя, что давит плечи. А затем начать избавляться от него.

Как сделали все они.

Клара встала со скамьи.

Это было выше ее сил. Она не могла переложить свой груз на плечи этого человека. Ему хватало своей ноши. А она должна нести свою.

– Сегодня обедаем вместе? – спросила она. – Рейн-Мари нас приглашала. Может, даже в бридж сыграем.

Игра в бридж всегда планировалась, но дело до нее доходило редко. Они предпочитали молчать или тихо беседовать в саду за домом Гамаша, пока Мирна ходила между растениями, объясняла, какие из них сорняки, а какие – многолетники, возрождающиеся из года в год. Долгожители. И какие цветы – однолетники, которым предназначено умереть после великолепия короткой жизни.

Гамаш поднялся на ноги, и Клара снова увидела вырезанные на спинке скамьи слова. Их не было, когда Жиль Сандон устанавливал ее. Жиль клялся и божился, что он их не вырезал. Надпись появилась сама собой, как граффити, и никто не признавался в авторстве.

Арман протянул руку. Поначалу Клара подумала, что он хочет попрощаться. На удивление официальный, завершающий жест. Потом она заметила, что Гамаш держит руку ладонью вверх.

Он ждал, что она положит свою руку в его.

Она так и сделала. Почувствовала, как мягко сомкнулись его пальцы. Посмотрела ему в глаза.

– Почему вы здесь, Клара?

Она неожиданно села и снова ощутила под собой твердое дерево скамьи, которое не столько поддерживало ее, сколько не давало упасть.

– Как вы думаете, о чем они говорят?

Оливье поставил перед Рейн-Мари ее заказ: французские тосты со свежими ягодами и кленовым сиропом.

– Я бы предположила, что об астрофизике, – ответила она, глядя в его красивое лицо. – А может, о Ницше.

Оливье проследил за ее взглядом, направленным в сводчатое окно.

– Вы ведь поняли, что я спрашивал о Рут и ее утке? – сказал он.

– И я о них же, mon beau[4].

Оливье рассмеялся и пошел обслуживать других клиентов бистро.

Рейн-Мари Гамаш сидела на своем привычном месте. Она вовсе не собиралась делать это место привычным, но так уж получилось. В первые несколько недель после переезда в Три Сосны они с Арманом садились на разные места за разными столиками. И каждое место, каждый столик действительно были разными. Не просто по своему местоположению в старом бистро, но и по стилю мебели. Вся мебель была старинная, вся выставлена на продажу, о чем сообщали прикрепленные к ней ценники. Что-то было изготовлено из старой квебекской сосны, что-то принадлежало к Эдвардианской эпохе – набивные кресла с высокими «ушастыми» спинками. Тут даже можно было увидеть набор современных изделий середины двадцатого века. Изящная и удобная мебель из тикового дерева. Все это собрал Оливье и скрепя сердце терпел его партнер Габри. Терпел, пока Оливье держал свои находки в бистро и не вмешивался в управление и обстановку их маленькой гостиницы.

Оливье был стройным и аккуратным, сознательно одевался практично и удобно. Каждый предмет его гардероба должен был поддерживать его образ непринужденного, любезного и в меру благополучного хозяина. У Оливье все было в меру. Кроме Габри.