Кьята - Виталий Сергеевич Останин

над другими? По крайней мере дворянство именно так это и воспримет, — судят же по себе! Сначала все объединяться против императора, а уж потом, когда с ним будет покончено, начнут вспоминать обиды друг другу.

В помещении воцарилось тишина. Что такое междоусобица в Империи на своей шкуре испытали все, кроме баронета: война провинций закончилась до того, как он родился. Призрак надвигающейся дворянской склоки заставил каждого вспомнить кровавые образы прошлого. Для барона это были бесконечные марши, ранения, потеря друзей, безумная карусель сражений, лишенных всякого смысла и полное непонимание цели. Для его более молодых подчиненных это был в большей степени голод и страх. Для Бенедикта — строчки в летописях, перечислявшие сгоревшие деревни и города и указывающие примерную численность погибших за два года людей.

— Кхм! — откашлялся барон, разрывая гнетущую тишину. — Наверное, я меланхолию с собой из столицы привез. Не вешать носы, гончие! Может, и обойдется еще. Все в руках Единого. Лучше гляньте, какой подарок я привез! Димаутрианский наместник прислал. Признаться, сам еще не видел.

Барон подошел к двери комнаты и крикнул вниз:

— Тито! Тащите клетку!

Спустя пару минут в комнату вошел один из сопровождавших шефа Тайной стражи гвардейцев. В руках он держал какой то массивный предмет, накрытый плотной тканью. Водрузив свою ношу на стол, гвардеец сдернул покрывало и собравшимся предстала глухой деревянный ящик, в стенках которого было просверлено множество маленьких отверстий для поступления воздуха. Что или кто находилось в ящике — понять не представлялось возможным.

— Вот, — сказал барон, когда гвардеец вышел за дверь. — Зверь под названием гикот. Детеныш еще совсем, около месяца, наверное. Наместник особенно упирал, чтобы на зверя никто не смотрел до момента, как придет время дарить. Даже еду ему подавать надо только через специальный лоточек вот тут — барон указал на выдвижную полку в нижней части ящика, и стал откручивать винты крышки. — Какие-то суеверия димаутрианские, я не особо понял. Но зверь редкий, так что я не стал провеять, что суеверия, а что нет.

Барон снял крышку, и собравшиеся увидели небольшого зверька. Он спал, свернувшись в крохотный, чуть больше ладони, комочек. Люди могли увидеть только спину зверька, покрытую короткой, пепельно-серого оттенка, шерстью, да торчавшее ухо, с мохнатой кисточкой на конце. Остальное в такой позе рассмотреть было невозможно.

— Мда, — протянул барон. Голос его выражал сомнения в ценности зверька. — Я предполагал, что он будет немного повнушительнее. В общем, сын, — твой подарок.

Бенедикт протянул руку вглубь ящика и осторожно коснулся пальцем шерсти зверька. Тот легонько вздрогнул и стал разворачиваться, гибко и неторопливо. Показалась треугольная голова, на которой выделялись закрытые, словно склеенные чем-то глаза, четыре лапы растянулись во все стороны, выпустив из подушечек крохотные, но очень острые на вид коготки, вытянулся и уперся в стенку ящика длинный пушистый хвост.

— На кота похож, — произнес баронет, не слишком скрывая разочарования. — Еще и слепого.

— С такими котами димаутрианские князья на охоту ходили, да и то не все! — немного обиделся Сантьяго да Гора. — А насчет глаз… Наместник что-то говорил про это… А, вспомнил! Глаза надо промыть слюной! Только не пальцем, а языком!

Бенедикт сморщился. Он не был большим любителем животных, то есть обращаться с большинством из них умел, как и всякий мальчишка выросший в деревне, но культа из зверья не делал. А тут такое предложение — лизнуть покрытые остекленевшей слизью глаза зверька! Мерино едва сдержался, чтобы не влепить воспитаннику затрещину прямо при отце.

«Как можно быть таким неблагодарным балбесом! Видно же, как старался барон порадовать своего сына!»

— Можно мне? — вдруг произнес Бельк. Все посмотрели на него, и Мерино вдруг увидел, что маска равнодушия скафильского головокрута дала крохотную трещинку. И сквозь нее проглянуло лицо человека, которого Мерино до сих пор не знал. В глазах-льдинках светилось какое-то совершенное чуждое чувство. Робость и… нежность?! Если бы Мерино не привык контролировать себя в любых обстоятельствах, у него бы отвисла от удивления челюсть.

Барон равнодушно махнул рукой. Он старался не подавать вида, что ему обидно от равнодушия его сына к его подарку.

— Действуй, если Бенито не хочет!

Баронет активно замахал головой из стороны в сторону: мол, нет, не хочу!

Бельк протянул руку, огромную и разительно грубую по сравнению с небольшим тельцем гикота, взял его и вытащив из ящика, поднес к лицу.

— Привет… — голосом незнакомого Белька проговорил он. Дунул в лицо зверьку, отчего тот забавно сморщил мордочку, и несколько раз быстро лизнул его по обоим глазам сразу. Застывшая корочка словно бы истаивала под языком северянина и вскоре исчезла совсем. И тогда гикот открыл глаза.

Они были как жидкий огонь — ярко-рыжие, светящиеся в скудном освещении библиотеки. Небольшой ромбовидный зрачок рассекал это живое пламя на две части. И смотрел зверек только на Белька. Мерино был готов поклясться, что зверь и человек прямо сейчас разговаривают, не используя слов.

Некоторое время в библиотеке висела тишина. Все с некоторым ожиданием смотрели на Белька, почему-то не решаясь прервать его общение с котенком.

— Он не против, чтобы его называли Дэниз. Так звали моего брата. Дома. Давно. Ему нравится. — наконец сказал Бельк голосом хриплым, словно бы сонным. — Еще он очень голоден и хочет пить. Я его покормлю.

И, не спрашивая ни у кого разрешения, северянин развернулся и вышел из библиотеки. Мерино, признаться, ожидал вспышки гнева со стороны Сантьяги да Гора, все-таки налицо была вопиющее нарушение субординации, да и баронский подарок, Бельк, судя по всему, просто присвоил. Но барон удивил его, да и сам выглядел удивленным. На лице замерло выражения причастности к чуду.

— Я о таком слыхал только, не особо верил. Магия, говорили, димаутрианская: гикот становится частью человека, который ему в глаза посмотрел первым. Не верил, если честно.

Барон повернулся к сыну и с какой-то горечью, которую можно испытывать только от отцовской большой любви, проговорил:

— Балбес ты, Бенито! Такой шанс упустил из-за своей брезгливости!

Сцена шестая

в которой Мерино и Бельк защищают свой дом и обретают понимание происходящего. Упоминается также торговый дом Пороцца, и делаются поспешные выводы на основании неполных данных.

5 октября 783 года от п.п.

Праведник и Бельк.

Сольфик Хун.

Потрескивал лиственницей камин в главном зале. За стенами остерии была мокрая осенняя ночь. Невероятное тепло последних дней сменилось на нормальную погоду ближе к вечеру. Ясное небо в какие-то минуты заволокло черными тучами, подул с моря холодный ветер, а к наступлению темноты уже зарядил мелкий дождик.

Мерино и Бельк, полностью готовые к боевым действиям на своей территории, сидели за стойкой, стараясь не глядеть в огонь. Гикот лежал рядом с очагом, периодически довольно урча от ласкового тепла пламени. Стучал в закрытые ставни дождь.

— Я бы выпил. Чего-нибудь крепкого. Лимончелы, например.

Мерино произнес эту фразу, но даже не попытался двинуться, чтобы выполнить свое желание. Бельк усмехнулся.

— Так выпей! Все это пойло принадлежит тебе! А твоей лимончелы у тебя в погребе хоть залейся!

— В этом и проблема, Бельк. Когда-то я думал, что осяду в собственной остерии, буду слушать истории своих гостей, наблюдать за их жизнью и каждый вечер пропускать стаканчик другой. И вот это время настало, я слушаю и наблюдаю, но пью только самое легкое вино. Пьяный кабатчик — это непрофессионально!

Мерино хохотнул с некоторым изумлением, словно сказанное им было открыто только сейчас.

— А еще знаешь, мысль какая посетила.

— Ну-ка!

— В городе же печатня открылась. — Видя недоуменный взгляд Белька Мерино пояснил: — Университет, говорят, купил печатный механизм Йоля, печатают на нем книги свои. И я вот подумал, а что если мои записи рецептов как книгу напечатать?

— Зачем?

— Ну как зачем! — Мерино даже возмутился. — Это красиво, во-первых! А во-вторых, чтоб люди могли узнать про разные рецепты. Когда по всей