Коричневые башмаки с набережной Вольтера - Клод Изнер

Торговля шла бойко – мальчишки не успевали раздавать свежие выпуски, выдергивая их из сумок на плече. Народ толпился у газетных киосков на всем пути от церкви Святого Жермена до здания Геологического общества. Жозефу удалось наконец пробиться к прилавку и завладеть экземпляром «Авроры».

– Пять сантимов, пжалста, – проворчала продавщица. – Свезло вам, у меня всего-то три штуки этой газетенки осталось. Некоторые ее скупают только для того, чтобы сжечь. А и немудрено – этот полуитальяшка и на четверть грек[48] совсем зарвался! Печатные станки небось всю ночь шарашили без остановки, чтоб завалить город его гнусностями!

Жозеф, взяв курс на улицу Сен-Пер, принялся читать газету на ходу. На первой полосе ему в глаза сразу бросился заголовок, набранный жирным шрифтом:

– Вот это лихо! – восхищенно присвистнул молодой человек. – С ума сойти!

Лавку он открывал, уже пребывая в таком неистовом восторге, что зазевался, споткнулся, не устояв под весом железного ставня, и чуть не наступил на ногу фрейлейн Беккер, постоянной клиентке «Эльзевира», которая пришла похвастаться новым приобретением.

– Осторожно, месье Пиньо, вы помнёте мой рекламный плакат! – возопила она, устремившись в лавку мимо смущенно уступившего ей дорогу Жозефа. – Вы не представляете, чего мне стоило отодрать его от забора! Вот, глядите, какое чудо: «Велосипеды Плассона», подписано Роббом[49]!

– Черт… Клянусь блаженной Глокеншпиль, они его в клочья растерзают, порвут просто! Надеюсь, хоть в дом им вломиться не удастся…

– Растерзают мой плакат? – ужаснулась фрейлейн. – Месье Пиньо…

– Да нет же!..

– О чем вы тут болтаете, молодой человек? – вдруг раздался пронзительный голос. На Жозефа в лорнет строго уставилась Олимпия де Салиньяк, не ожидавшая такого приема в книжной лавке. – Я заказала у вас «Тайну Гертруды» Андре Терье почти две недели назад. Вы ее получили? Отвечайте немедленно, мне еще нужно раздать приглашения на званый вечер пяти подругам, я и так опаздываю и не намерена…

– Вы только послушайте! – перебил Жозеф и принялся вдохновенно читать вслух: – «Я обвиняю подполковника дю Пати де Клама в том, что судебная ошибка стала следствием его дьявольских козней… Я обвиняю генерала Бийо в том, что он, располагая неопровержимыми доказательствами невиновности Дрейфуса, утаил их от общественности… Я обвиняю генерала де Буадеффра и генерала Гонза в соучастии в этом преступлении… Я обвиняю генерала де Пельё и майора Равари в злодейской подтасовке фактов во время следствия…» О, какой слог! Потрясающе! Изумительно! Прямо Габорио!

– Габорио? При чем тут Габорио? Насколько я понимаю, речь идет о том еврейском предателе? Кто автор гнусных инсинуаций, которые вы нам зачитали? – Графиня де Салиньяк попыталась выхватить газету из рук Жозефа. – Это оскорбительно! Нужно немедленно запретить подобные гнусности!

– Я догадываюсь, что вас так возмутило, дорогая, и всецело разделяю ваше негодование, – заявила незаметно вошедшая в торговый зал Матильда де Флавиньоль. – Я тоже совершенно ошеломлена этой новой модой – надо же додуматься до такого! Дамы высшего света обзаводятся живыми тварями, украшают их драгоценными камнями, на ночь кладут в стакан с водой, а днем прикрепляют на воротник! Да по этому великому ювелиру, месье Тамплье с улицы Руаяль, тюрьма плачет!

– Ну все с ума посходили, – простонал Жозеф. – О чем вы, мадам?

– О брошках-черепашках, конечно же, о чем еще? Ведь вы сами об этом завели разговор, разве нет?

– Mein Gott[50]! Немецкий механик Дизель – запомните это имя! Ах, я вся трепещу! Он изобрел мотор, который работает на бензине и сжатом воздухе! Это революция! – Хельга Беккер закружилась по тесному помещению, как пьяная бабочка.

Жозеф забрался на стол и, потрясая газетой перед бюстом Мольера, завопил:

– А в заключение! Что он пишет в заключение! Просто ошеломительно! «И выдвигая сии обвинения, я вполне осознаю, что подвергаюсь риску быть привлеченным к суду по статьям тридцатой и тридцать первой закона о прессе от двадцать девятого июля тысяча восемьсот восемьдесят первого года, каковые карают за распространение клеветы. И тем не менее иду на это по доброй воле… во имя света и исстрадавшегося человечества!..»

– Что за сумасшедший дом? Дамы и господа, извольте угомониться! – Виктор вкатил в лавку велосипед, аккуратно отодвинул с дороги трех женщин и заставил Жозефа слезть с трибуны. – Вы что тут устроили, любезный зять? Хорошо, что Кэндзи в Лондоне.

– Но, патро… то есть Виктор, вы хоть понимаете, в какое судьбоносное время мы с вами живем?! Этот день войдет в историю! Эмиль Золя обвиняет правительство в том, что оно осудило невиновного человека на основании сфальсифицированных доказательств! – Жозеф сунул шурину под нос газету.

– Не пугайте меня, месье Легри, – вмешалась мадам де Салиньяк, – уж вы-то ни капельки не сочувствуете этому еврею Дрейфусу, я надеюсь. Что до итальяшки Золя, опубликовавшего свои мерзкие измышления, – гореть ему в аду, негодяю!

– Как бы вам самой туда не угодить! – выпалил Жозеф, багровея от ярости.

– Что?! Грубиян! Как вы смеете! Если вы поддержите лжеца Золя, можете вычеркнуть меня из списка постоянных клиентов!

Виктор дочитал статью, его руки дрожали. Он медленно отложил газету, выпрямился и посмотрел в лицо графине:

– Помнится, вы уже объявляли нам бойкот по какому-то ничтожному поводу. Теперь же у вас есть веские основания держаться от нас подальше. Мы прекрасно обойдемся без вас.

– Хам! Невежа! – задохнулась от негодования мадам де Салиньяк. – Ни малейшего уважения к моим сединам и социальному статусу! Впрочем, меня не удивляет, что так ведет себя человек, женившийся на единоверке предателя Дрейфуса!

Виктор застыл, пораженный этим всплеском ненависти. Он женился на Таша по любви, не думая о ее происхождении, они оба не отличались религиозностью и не посягали на убеждения друг друга. До сих пор они делились опытом духовных исканий и вместе пытались найти ответ на вопрос о смысле жизни. Когда состоялся суд над капитаном Дрейфусом, Виктор еще острее почувствовал солидарность с женой. К сожалению, поначалу его вера в невиновность Дрейфуса была не так крепка, но Эмиль Золя всем преподал прекрасный урок отваги. А мадам де Салиньяк окончательно рассеяла пелену перед глазами Виктора. И он бы потерял остатки хладнокровия, но тут, по счастью, вмешался Жозеф.

– Убирайтесь отсюда, – процедил сквозь зубы молодой человек. – И чтобы ноги вашей тут больше не было.