Габи - Светлана Беллас

Габи сидела на кровати, обхватив руками голову, что-то бормотала вслух, глаза при этом налились кровью. Окно распахнулась, в комнату влетела падающая, пожухлая листва, от сквозняка приоткрылась дверь. Габи вскочила, выбежала из комнаты, тут, же вернулась расстроенная, она надеялась, что это вернулся Виктор, стала нервно ходить по комнате, смотря безразлично на сына, что сидел в подушках на кровати. Тяжело вздохнув, она подошла к столу, взяло перо и бумагу, коряво вывела имя «Виктор», уколов палец пером, дождалась первую капли крови, испачкала выведенное ею на листке бумаги имя, плюнув на него, сказала, – Касьян Вам, разлучницам, на язык, соль в глаза! Он – мой! Моей кровью меченый! Вынула из кармана фартука спички, стала жечь окровавленную бумагу, с ухмылкой произнесла, – Он сгорит со мной! Заберу в пекло с собой! Глянула в сторону, на молча сидящего сына, прошипела, – И отродье его с собой возьму! Он плод любви!

Она стала трясти в руках горящую бумагу, она пылала, пепел падал на пол, ребенок, глядя на это, с испугом заплакал. Она крикнула, – Nem szabad sirni! (Нельзя плакать! Венгер.) Огонь обжег ей пальцы, она схватилась за мочку уха, зло крикнула, – Az Isten bassza meg! (Крепкая брань на венгерском). Дверь распахнулась, в проеме показался Гюго, он с испугом подбежал к кровати, взял на руки заплаканного сына, тот тут, же успокоился. Гюго отвел взгляд от сына, посмотрел на Габи, в ногах у нее лежал пепел, она смотрела зло, с какой-то ненавистью.

… Дни летели чередой, пугая внешними факторами, на улицах бесчинствовала толпа, власть, то узурпировала, то расхолаживала французский народ. Все говорило, что грядут большие перемены и, что маленькая Франция станет скоро во главе реформ, мир будет теснить безумие похожее на всплеск феерического эпилога после всех революций, что ей пришлось пережить.

Гюго, как никто сознавал историческую концепцию того, что происходит. Он несколько раз выговорился перед самим собой наедине с Богом, что в его жизни будет что-то непоправимое, за что он сейчас берет в долг – любовь, успех. Он был счастлив в эти черные дни, которые проживались сиюминутно в порыве чувств. Он был любим, и любил, как ему казалось до безумия. Друзья оговаривали за глаза, сетуя на то, что он не прислушивается к советам. На их взгляд, впереди его ждет расплата за любовь к девке – цыганке, которая околдовала его своим шармом – «дьяволицы». Он предал семью, а это стоит дорого – бесчестья. Так говорил, Шарль Сент – Бёв, он как черный ворон каркал ему при случайных встречах, напоминая о семье и детях, которых он навещал, чтобы в глазах Адель испачкать в очередной раз его имя.

…Адель…

Её святой образ не давал ему спать по ночам, она снилась, каждый раз укоряя его в изменах. На что, он ей отвечал, что он просто устал от ее слез и холода в постели, что он еще очень молод и хочет жить плотью. Утром он просыпался и отмахивался рукой от Адель, чей образ таял в лучах солнца. Он видел рядом с собой Габи. Она была весела, красива и сексуальна, не давала лишний час поспать, ревностно уводила его из сна, и он терял разум в ее объятьях, сладких поцелуях. Габи, то, что ему не хватало в последние два года. Он брал ее на руки, кружась по комнате, вслух, громко кричал, – Ты, девчонка, меня спасла от одиночества! Я хочу тебя! И брал ее неистово на глазах испуганного сына. Тот кричал, звал маму, она, же, как мотылек горела в огне чувств, которые, ей не хотелось делить, даже с ним, ее сыном.

Было утро. Гюго и Габи на кровати в откровенной наготе занимались сексом. Она стонала под ним, он терзал ее хрупкое тело в объятья, тяжело дыша, шептал, – Я тебя замучаю и сам умру обессилев. На что, Габи шептала, – Не говори «гоп», ты не по годам силен, ты еще не одну, такую, как я, будешь гнуть в бараний рог. Только, я не ревную, меня тогда не будет, поэтому, терзай, бери меня. Я твоя! Это подстегнуло его, найти в себе силы, быть в ее глазах ее Господином. Ее тело было – хрупкое, нежное, как первоцвет. Им было, как нельзя хорошо в эти утренние минуты счастья, как в окно, что-то стукнуло. Гюго вздрогнул, Габи насторожено взглянула на окно, потом со страхом на сына, что сидел в подушках на полу, терзая в зубах платок с мякишем хлеба, у него резались первые зубки. Гюго встал с кровати, подошел к окну. На тротуаре стоял Андре, в руках его были камушки, он, как мальчишка бросал в их окно. Это было наглостью с его стороны, Гюго спрятавшись за штору, за ним наблюдал. Тот не собирался уходить, явно хотел, чтобы Виктор его заметил. Гюго не выдержал его настойчивости, посмотрел на него из окна. Андре зло крикнул, чтобы тот спустился к нему. Гюго махнув головой, отошел от окна, прошелся по комнате, на ходу, лишь, бросив, – Я ненадолго. Сейчас вернусь. Габи смотрела на него, замерев, сердце ее готово было выскочить из груди. Она проводила немым взглядом его до двери, за которой он резко исчез. Она встала с кровати, подошла к сыну, тяжело вздохнув, взяла его на руки, начала нервно ходить с ним на руках по комнате, про себя кляня непрошеного гостя, выскочку, Андре. Она остановилась у окна, чтобы убедиться в своей правоте на его счет, тот стоял, изредка вскидывая взгляд на их окно, взгляд его был устремлен в ожидание на входную дверь в подъезд. Из нее показался Виктор в расстегнутой плащ-накидке, под которым виднелся атласный халат. В домашних тапочках Гюго смотрелся смешно, на что сразу, же отреагировал Андре, ерничая, – О, Месье! С пылу, с жару от дикой бабы. Гюго зло посмотрев, спросил, – А, тебе какое собачье дело? Завидуешь, что твое место заняла девчонка? Так и скажи! Андре от злости позеленел, словно поперхнувшись, он сказал, – Да, завидую! Но дело не во мне, а в тебе. Твоя Адель тебе нашла замену, так, что поспеши домой и наведи там порядок, не то утратишь любовь детей, у них скоро может, так статься, появится новый папенька, наш старик, Сент – Бёв. Он мне сейчас за чашкой кофе с коньяком хвастался, что Адель его оценила выше, чем тебя. И он сказал, что она, ой, какая пылкая и страстная бабенка в его объятьях. Ты ее недооценил, так как был занят всеми, кроме нее. Андре смотрел пристально, впиваясь взглядом, прощупывая нутро секс – символа, его, Гюго. Тот в свою очередь отреагировал холодно и безразлично, сказав, – Ты с этим пришел, чтобы меня разозлить или рассмешить? Андре стоял, опешив, хлопая вылупленными глазами, он был, явно, в растерянности хлопал в немоте ртом, так и не смог высказать свои эмоции. На что, Гюго громко рассмеялся, хлопнув по плечу друга, уже на ходу, удаляясь, сказал, – Не смешно! Но мне ржать хочется, что мои «лошадки», еще о-го-го. Передай Сент-Бёву, пусть осторожно объезжает Адель, она девушка с норовом, это, я точно знаю. Я не жадный! Если женщина хочет, нет проблем! Он взялся за ручку двери. Андре шагнул в его сторону, крикнул, – Как, ты, ее не ревнуешь? На что, Гюго не отреагировал, исчез за дверью. Тот ушел, не солоно хлебавши.

Андре спешил на встречу с Сент – Бёв, они договорились встретиться в парке, обговорить совместный план мщения Виктору Гюго, у каждого на него был острый зуб. Сент – Бёв, как никто был заинтересован в падении в грязь, гордого писаки, которым он считал Гюго. Лесть в глаза и помои на голову за глаза, был удел завистников, у которых от злости перо, лишь скребло по бумаге, нежели писало пристойное, на грани классики.