Заколдованная Элла - Гейл Карсон Ливайн

Он водрузил несколько свертков на стол, на котором выставляли товары на продажу. И бережно развернул обертку из дубовых листьев.

— Это работа Агаллена? — спросила я, когда блеснула керамическая глазурь.

— О, ты о нем слышала, — с довольным видом кивнул Сланнен. — Да, это он сделал.

Сначала он развернул вазочку для орехов. Она была в виде кентавра, и казалось, будто он не стоит на месте, а движется. Не просто движется: кентавр был воплощением движения. Он нагнул голову против ветра, сложив руки на груди, хвост и грива у него развевались, а копыта словно бы рыли землю — таково было мастерство Агаллена.

Потом мне показали жаровенку в виде дракона, сиявшую золотым и оранжевым. Дракон изрыгал язык пламени в фут длиной — и воздух вокруг него прямо мерцал. Рубиновые глаза были окошками, и, если в жаровне разжечь огонь, они засветятся. Мне было страшно дотронуться до дракона — вдруг обожгусь?

Но больше всех мне понравился бокал для вина, сделанный в форме волчьей головы и плеч, — волк задрал голову кверху и протяжно выл, приоткрыв пасть в виде буквы «О». Шерсть была сделана просто на диво искусно — выделялся каждый волосок. Сразу чувствовалось, что волк напрягся всем телом — хотя тела-то у него не было, плечи заканчивались донышком бокала, — и я представила себе, как он сидит выпрямившись и как дрожь волнения пробегает от огромных лап до кончика пышного хвоста.

Мне очень нравился его вой — я словно бы и слышала его, и ощущала: протяжный, горестный, душераздирающий, полный тоски по минувшему, по тому, чего уже не воротишь.

— Какой красивый! Какие они все красивые! Будто их даже не сделали. Будто они сами родились.

Сланнен стал заворачивать кентавра, дракона и волка обратно. Мне было жалко с ними расставаться.

— Вот этого заверните, пожалуйста, последним, — попросила я, притронувшись к волчьему носу.

Покончив с упаковкой, Сланнен протянул волка мне:

— Это тебе.

Отец объяснил мне, что подлинный Агаллен — очень выгодное приобретение.

— Я не могу принять такой дорогой подарок, — сказала я тоном, который горячо одобрила бы учительница этикета.

Но руки сами собой сомкнулись на свертке.

— Придется, — улыбнулся Сланнен. — Мы любим иногда дарить наши лучшие произведения — когда находятся те, кто их по-настоящему полюбит.

— Спасибо!

— Не плачь. — Сланнен протянул мне зеленый платочек. И посмотрел с сочувствием. — Сэр Питер — умный человек и дальновидный торговец, но если бы он восхищался нашими изделиями так же, как и ты, мы бы с радостью уступили их ему.

— Но он говорил мне, что вы великолепные мастера керамики.

— Зря он нам этого не сказал. «Разве можно обменять великолепную гномью медную сковороду на эти убогие вазы?» — вот как он сказал. «Разве можно сравнить изящество работы?» — вот как он сказал.

А отец еще пишет, что Сланнен не умеет торговаться!

Мой подарок навьючили на толстенького пони — вместе с запасом пищи, которого должно было хватить до места назначения: еще один знак эльфийской щедрости (правда, пони мне одолжили на время).

— Виб оль песс ваддо, — сказал мне Сланнен на прощание («Держись в тени»). — Если повезет, ты доберешься до великанов дня через три-четыре.

Только вот мне не повезло.

Я покинула Эльфийский Лес и в первое же утро после этого проснулась оттого, что в меня тыкал палкой здоровенный огр:

— Вставай, Закуска. Как тебя приготовить? С кровью? Средней прожарки? Или подрумянить до хруста?

Меня окружили восемь огров.

— Больно будет всего минутку, — пообещал мой огр (тот, который меня разбудил) и погладил меня по щеке. — Я ем быстро.

Я оглядела остальных в напрасных поисках сочувствия на чьем-нибудь лице. Неподалеку валялись мои седельные сумки, а рядом — груда костей. Чьих?! Об этом даже думать не хотелось. Потом до меня дошло. Эльфийский пони. Я судорожно сглотнула. В животе стало нехорошо, и меня вырвало.

После чего мой огр взял и плюнул в меня. Его слюна обожгла мне лицо. Я вытерла ее рукой и обожгла еще и ладонь.

— форнс уйв эММонг ФФнОО йхф нушООн! — прорычал огр. («Теперь оно до вечера кислое будет!») Оно — это была я, а по-огрски я теперь понимала почти каждое слово, спасибо словарю.

Тут подала голос одна из огрих. Я решила, что это огриха: лицо у нее было не такое волосатое и она была ниже моего огра ростом, а он, по-моему, был мужчина. Она назвала моего огра СЕЕф и спросила, неужели он собирается все слопать сам. Он ответил, что это он его нашел и поймал и оно теперь принадлежит ему по праву. И вообще делиться тут особенно нечем, добавил он. И к тому же он всем раздал понемножку пони.

На это огриха ответила, мол, пони был вечером, а теперь все снова проголодались, а СЕЕф вечно находит тысячу причин все заграбастать себе и вообще дай ему волю, так пусть все племя голодает, лишь бы ему досталось все самое вкусненькое.

Тут он бросился на нее, а она — на него. И они покатились по траве, а все стояли и смотрели, кто кого.

Кроме меня. Я поискала, где спрятаться. Неподалеку было высокое дерево, еще не успевшее облететь. Вот бы добежать дотуда и забраться повыше, — может, им не придет в голову посмотреть наверх, когда будут меня искать?

Я бочком двинулась к дереву. Драчуны кусались, визжали и таскали друг друга за волосы. Я уже преодолела полдороги до дерева.

— СЕЕф, оно удирает! — заорал один зевака.

Драка тут же прекратилась.

— Стой! — резко скомандовал СЕЕф по-киррийски.

Я пробежала еще несколько шагов и очутилась почти у самого дерева, но проклятие меня остановило.

СЕЕф отряхнулся, хотя от этого мало что изменилось.

— Я же вам говорил, какое оно послушное, — сказал он по-огрски. — Его и уговаривать не придется. Оно само себя поджарит, если мы ему велим.

И правда. Если бы они велели мне поджариться, я бы сама влезла на сковородку. Я стояла на месте и делала вид, будто не понимаю, о чем они говорят.

Они еще немного попрепирались, а потом решили забрать меня с собой — вдруг удастся поймать на дороге еще людей или зверей и съесть в придачу ко мне. В качестве гарнира, наверное.

Мне разрешили взять с собой седельные сумки и свою ковровую. СЕЕф поинтересовался, нет ли там еды, а когда я призналась, что есть, наступило всеобщее ликование. Но когда огры заглянули в эльфийские фляжки, то стали плеваться от отвращения.

— ЛайлФФООн! руЖЖ! («Овощи! Рыба!»)

Огры говорили так, словно сами слова были отравленные.

СЕЕф почесал в затылке.

— Вряд ли можно питаться всякой дрянью и быть при этом вкусным, — проницательно заметил он.