Юность - Тове Дитлевсен

Эдвин ушел от жены. Теперь он живет дома, в моей бывшей комнате за кретоновой занавеской, и мама счастлива, хотя он и съедет, как только найдет новое жилье. Мама признается, что хорошо понимает, почему он бросил Грете, ведь у нее на уме были только одежда и всякая ерунда — ни один мужчина такого не выдержит. Но брат не собирается терпеть, когда унижают Грете. Всю вину он берет на себя. Он ее не любил, и с этим она не могла ничего поделать. Поэтому и оставил ей квартиру. Мебель тоже оставил и сам будет гасить платежи. Мне нравится ходить к родителям, когда брат там. Мы разговариваем о моем поэтическом сборнике, и Эдвин не может смириться с тем, что денег на этом не заработать. Это большой труд, говорит он, и настоящее свинство, что он не оплачивается. Мы разговариваем о кашле Эдвина и о многочисленных новых болезнях мамы. Разговариваем о моей работе в адвокатской фирме в Шеллхусет[26], где я узнаю о бесчисленных разногласиях между людьми. Разговариваем и о Вигго Ф. Мёллере и мире, который он мне открыл. Приходится во всех подробностях описать семье его квартиру: как стоит мебель, сколько у него комнат и какие книги на полках. Отцу я рассказываю, что Вигго Ф. сам пишет книги, и в ответ он вспоминает, что точно читал одну из них, но ничего особенного в ней не нашел. Вдогонку отец спрашивает: не слишком ли он стар для тебя? Мама протестует: возраст тут ни при чем — ее-то никогда не смущало, что мой отец на десять лет ее старше. Она добавляет: главное, что он может тебя содержать, чтобы ты могла бросить работу. Все рассуждают так, словно Вигго Ф. уже сделал мне предложение, и когда я признаюсь, что не уверена, захочет ли он взять меня в жены, этот вопрос отметают в сторону как совершенно неважный. Конечно, говорит мама, он захочет тебя взять. Иначе с чего бы ему так много для тебя делать? Я размышляю над этим и прихожу к такому же выводу. Во мне есть необычное — я пишу стихи, — но одновременно много совсем обычного. Как все прочие молодые девушки, я хочу выйти замуж, родить ребенка и получить свой собственный дом. Когда девушке приходится добывать свой хлеб, в этом есть что-то болезненное и хрупкое. Совершенно не видно света в конце туннеля. А мне так сильно хочется самой распоряжаться своим временем вместо того, чтобы постоянно его продавать. Маму интересует, сколько Вигго Ф. зарабатывает в страховой компании, — ей странно, что я до сих пор не выяснила. Он всего лишь белый воротничок, говорит отец, переполняемый желанием противоречить и принять на себя разъяренное словоизвержение как от мамы, так и от Эдвина. Если бы я был белым воротничком, отвечает Эдвин злобно, то никогда не заработал бы этот проклятый кашель. Мама поддерживает брата: он по крайней мере не рискует потерять место в любой момент и валяться с книгой, пока все нормальные люди ходят на работу. Пощупай мою шею, неожиданно обращается она ко мне, здесь как будто узелок. Стоит показать его врачу. На свадьбу мы наймем повариху — он, конечно же, привык к подобному. Суп, жаркое и десерт — я отлично помню, как это было в домах, где я работала. Не могла бы ты пригласить его как-нибудь познакомиться? Я и сама не понимаю, почему этого не делаю. Моя семья принадлежит мне одной. Я знаю их и к ним привыкла. Мне не нравится выставлять их напоказ перед человеком из более высокого слоя общества. Вигго Ф. уже просил познакомить его с родителями. Ему бы хотелось, говорит он, посмотреть на людей, которые сотворили такое странное создание, как я. Но я считаю, что с этим можно подождать до свадьбы. Отец и Эдвин разговаривают о надвигающейся мировой войне. Маму это расстраивает, и мое хорошее настроение улетучивается. Неожиданно это становится фактом. Англия объявляет Германии войну, и вместе с тысячами других безмолвных людей я слежу за бегущей строкой на здании «Политикен». Я стою рядом с отцом и братом и не знаю, где находится Вигго Ф. в этот судьбоносный час. По пути домой у меня болезненно сосет под ложечкой, будто я очень голодна. Выйдет ли теперь мой сборник стихотворений? Будут ли дни идти своей чередой? Женится ли Вигго Ф. на мне, когда весь мир полыхает? Падет ли зловещая тень Гитлера на Данию? Отец с братом отправляются домой, а я сажусь в трамвай и еду к моему другу. У него собралось много знаменитостей, и он и не думает обращать на меня внимание. Они пьют вино из зеленых бокалов и серьезно обсуждают ситуацию. Унгерманн интересуется моим мнением об иллюстрации, и я благодарю его за работу. Значит, книга все-таки выйдет. Я ухожу, не поговорив с Вигго Ф. как следует. Ночью сплю беспокойно: мне снятся мировая война и «Девичий нрав», как будто между ними и впрямь существует судьбоносная связь. Но уже на следующий день ясно, что жизнь продолжается как ни в чем не бывало. В офисе всё больше бракоразводных процессов, дел раздела имущества и других наболевших споров между людьми. Взбудораженные люди толкаются у стойки и просят позвать юриста, который редко бывает на месте; мне приходится выслушивать их речи об особенном и крайне важном для каждого деле, и, кажется, никто и не вспоминает о том, что вчера разразилась мировая война. Моя хозяйка рассказывает, что килограмм свинины подорожал на пятьдесят эре, и Нина заходит и признается, что встретила удивительного парня, так что она снова подумывает бросить Космача. Всё по-прежнему, и когда я прихожу к Вигго Ф., он снова в хорошем настроении и излучает большие теплые волны спокойствия и уюта. Через три недели, говорит он, выйдет твоя книга. Скоро тебе придется ее вычитывать, расстраиваться из-за этого не стоит. Во время вычитки всегда кажется, что книга недостаточно хороша. Всем так кажется. Вигго Ф. совсем не интересуют обыкновенные люди. Ему нравятся только творческие натуры, и время он проводит только с ними. Всё, что во мне есть обыкновенного, я пытаюсь от него скрыть. Я скрываю от него, что рада новому платью. Скрываю, что пользуюсь помадой и румянами и что мне нравится смотреть на свое отражение, почти выкручивая шею, чтобы увидеть себя в профиль. Скрываю любой факт, который заставил бы его сомневаться в том, что жениться на мне стоит. Что же касается вычитки, он оказался прав. Она приходит — и мне уже совсем не нравятся мои стихи: я нахожу множество слов и выражений, которые могли бы быть лучше. Но исправляю немного, потому что Вигго Ф. объясняет, что иначе печать обойдется слишком дорого. Перед публикацией сборника всё свободное от офиса время я провожу дома. Хочется быть на месте, когда книга придет. Однажды вечером, вернувшись, я обнаруживаю на столе крупную посылку. Разрываю упаковку дрожащими руками. Моя книга! Я беру ее в руки и испытываю неземное счастье, не похожее ни на что из того, что я испытывала раньше. Тове Дитлевсен. «Девичий нрав». Этого уже не отнять. Это безвозвратно. Книга будет существовать всегда, независимо от того, как повернется моя судьба. Я открываю одну и зачитываю несколько строк. Напечатанные, они кажутся причудливыми и чужими. Открываю следующую — не могу поверить, что во всех одно и то же. Но так оно и есть. Может быть, моя книга попадет в библиотеку. Может быть, девочка, которая тайно любит стихи, однажды найдет ее, прочитает и прочувствует то, чего окружающим не понять. И эта необычная девочка со мной не знакома. Она не задумается о том, что я настоящая молодая девушка, которая работает, ест и спит точно так же, как другие люди. Я сама об этом никогда не задумывалась, читая книги в детстве. Я редко помнила даже имя автора. Моя книга разойдется по библиотекам и, может быть, будет стоять в витринах книжных лавок. Она вышла в пятистах экземплярах, десять мне выделили бесплатно. Четыреста девяносто людей купят эту книгу и прочтут ее. Может быть, их семьи тоже прочтут и, может быть, дадут почитать другим так же, как херре Крог давал свои книги. Я дождусь утра, чтобы показать книгу Вигго Ф. Вечером мне хочется побыть наедине с ней, потому что нет никого, кто по-настоящему поймет, какое это для меня чудо.