Перед заморозками - Хеннинг Манкелль

— Правильно.

— И к тому же вы многовато выпили.

— Неправильно. Не многовато, а очень много. Чертовски.

— И как ты добрался домой?

— На такси.

— Как он?

— Я могу только мечтать, чтобы самому суметь сохранить такое же мужество, зная, что дни мои сочтены. Он говорит: количество скачек, в которых ты можешь принять участие, строго отмерено. Потом — все. Единственное, что можно попытаться сделать, — за отпущенное время взять как можно больше призов.

— У него боли?

— Наверняка. Но он молчит. Он как Рюдберг.

— Кто?

— Эверт Рюдберг. Ты что, забыла его? Старый полицейский с родимым пятном на щеке?

Линда что-то слабо припоминала.

— Вроде бы помню.

— Это он сделал из меня полицейского, когда я пришел сюда мальчишкой и ничего не понимал. Он тоже умер рано. Но никогда не жаловался. У него тоже было отмерено количество скачек, и он тоже нашел в себе силы примириться с тем, что его время вышло.

— А кто научит меня всему, что я не понимаю?

— Мне казалось, что твоим наставником будет Мартинссон.

— И как он?

— Он замечательный полицейский.

— У меня о Рюдберге только очень смутные воспоминания. Но Мартинссона-то я помню. Ты же несчетное количество раз приходил домой и ругался по поводу того, что он сделал или чего он не сделал.

Он смешал карты.

— Меня учил Рюдберг. И я, в свою очередь, учил Мартинссона. Ясно, что иногда я на него рычал. К тому же он не из тех, кто быстро схватывает. Зато, если он уж что-то усвоил, это навсегда. Как гвоздями вколочено.

— Другим словами, ты хочешь сказать, что мой истинный ментор — это ты.

Он поднялся из-за стола.

— Какой еще ментор? Одевайся и пошли.

Она поглядела на него удивленно. Она что-то забыла?

— Ты что-то придумал?

— Да ничего, просто нечего сидеть дома. Сегодня прекрасный день. Не успеешь моргнуть, как все будет в тумане. Ненавижу сконские туманы. Они словно в башку заползают. Я перестаю соображать, когда кругом туман. Впрочем, ты права — кое-какие планы у меня есть.

Он снова уселся за стол и вылил себе в чашку последние капли кофе.

— Ты, случайно, не помнишь Ханссона?

Линда покачала головой.

— Он уехал отсюда, когда ты была еще маленькой. Один из моих сотрудников. В прошлом году он вернулся, и я слышал, что он продает родительский дом под Тумелиллой. Мать давно умерла, а отец дожил до ста одного года. Ханссон утверждает, что у него до самого конца была совершенно ясная голова и что злости в нем к старости не поубавилось. Но теперь дом продается. Мне бы хотелось на него посмотреть. Может быть, Ханссон и не преувеличивает, когда говорит, что это как раз то, что мне надо.

Они спустились к машине и выехали из города. Было ветрено, но тепло. Они проехали караван сверкающих никелем и чисто вымытыми стеклами старинных автомобилей. Теперь пришла очередь Линды удивить отца — она знала почти все марки машин.

— Где это ты набралась таких сведений?

— От моего последнего парня, Магнуса.

— А разве его звали не Людвиг?

— Ты не врубаешься, папочка. Кстати, разве Тумелилла — то, что тебе нужно? Я считала, что ты мечтаешь сидеть на скамеечке и стареть себе потихонечку, гладить собаку и смотреть на море.

— На морской вид у меня не хватит денег. Надо выбирать из доступного.

— Займи у матери. Ее бухгалтер на пенсии упакован вполне прилично.

— Ни под каким видом. Какого черта?

— Я могу дать тебе взаймы.

— Ни под каким видом. Какого черта?

— Значит, вида на море не будет.

Линда искоса поглядела на него. Разозлился, что ли? Не поймешь. Но ее вдруг поразила мысль, насколько они похожи. Внезапная раздражительность, идиотское свойство обижаться на пустяки. Мы с ним как на качелях, подумала она. Иногда близки друг другу — просто ближе некуда, а потом вдруг пропасть. И тогда приходится наводить мосты, частенько шаткие, но все равно — они как-то нас связывают опять.

Он достал из кармана сложенный лист бумаги.

— Карта, — сказал он. — Побудь штурманом. Мы сейчас подъезжаем к развязке, найди ее, она там, наверху. Нашла? Там мы свернем на Кристианстад. А дальше ты будешь говорить, куда ехать.

— Я заманю тебя в Смоланд, — сказала она, разворачивая карту. — Тингсрюд — правда, здорово звучит? Оттуда-то мы уж точно не найдем дороги назад.

Дом Ханссона красиво возвышался на пригорке, окруженном лесом. За лесом шли поля, а еще дальше — болото. За домом рос старый фруктовый сад. Газон был не подстрижен, стебли роз, увивших побеленные, но выщербленные временем стены дома, были перепутаны и кое-где сломаны. Где-то работал трактор, то взревывая, то затихая. Линда присела на каменную скамейку в кустах красной смородины. Она наблюдала за отцом. Он, прищурившись, смотрел на крышу. Потом покачал водосточную трубу и заглянул в окно. Потом скрылся — пошел смотреть дом с фасада.

Оставшись одна, Линда вновь начала думать о Генриетте. Сейчас, по прошествии времени, ощущение, что Генриетта не говорила ей всю правду, переросло в уверенность. Что-то она скрывала. Что-то, связанное с Анной. Она достала телефон и набрала номер Анны. После нескольких долгих сигналов включился автоответчик. Она не стала оставлять никаких сообщений, выключила мобильник, поднялась и пошла к входной двери. Там стоял отец и качал воду из колонки. Коричневая вода постепенно заполняла ржавую кадку. Он покачал головой:

— Если бы я мог взвалить этот дом на спину и отнести к морю, ни минуты бы не сомневался. Здесь слишком много деревьев.

— Ты мог бы купить кемпер,[11]— сказала Линда, — и поставить его у моря. Кусок участка тебе кто угодно уступит.

— С какой это стати?

— Кто откажется иметь под боком полицейскую охрану, причем бесплатно?

Он скорчил гримасу, вылил кадку и пошел к дороге. Линда последовала за ним. Он даже не оглядывается, подумала она. Он уже забыл этот дом.

Они сели в машину. Линда проводила глазами коршуна — тот медленно пролетел над полем и исчез, растворился в небе.

— Чем займемся теперь? — спросил он.

Линда подумала об Анне. Она поняла, что должна поделиться с отцом своей тревогой.

— Нам надо поговорить. Только не здесь.

— Тогда я знаю, куда мы двинемся.

— Куда?

— Увидишь.

Они поехали на юг, свернули на шоссе к Мальмё, а потом по указателям взяли курс на озеро Кадешё. Здесь был лес, может быть, самый красивый из всех, виденных Линдой. Она сразу догадалась, что отец хочет поехать именно сюда. Они гуляли здесь несчетное количество раз, особенно когда Линде было лет десять-одиннадцать. Кроме того, она припоминала, что как-то раз они были тут с матерью, но без отца — но ни одного случая, когда бы они приехали сюда всей семьей, она вспомнить не смогла.