Психология в кино - Татьяна Салахиева-Талал

Главный герой этого времени – бунтующий, эгоцентричный, дерзкий молодой человек. Таков Руслан Чутко (Плюмбум) в фильме Вадима Абдрашитова «Плюмбум, или Опасная игра», который заигрался до настоящей драмы – гибели своей девушки Сони.

Таков Иван Мирошников – главный герой «Курьера» Карена Шахназарова. Иван олицетворяет бессмысленный и бессистемный бунт своего поколения. Он уже не согласен следовать ценностям своих родителей, но еще не способен нащупать собственный вектор движения. Он оттолкнулся «от», но не может пришвартоваться «к» – некуда. Это типичная проблема пубертатного периода, который глобально переживала страна в тот период. Предыдущее, советское поколение не могло понять перестроечную молодежь: профессор Кузнецов в «Курьере» (Олег Басилашвили) называет поведение Ивана «смесью нигилизма и хамства».

Это период настоящего кризиса, когда по-старому жить уже невозможно, а новые способы жизни еще не выработались, и нужно сделать шаг в пропасть – умереть, чтобы родиться заново в ином качестве (если повезет).

Кризис – переломная точка, а разрушение существующего мира иногда единственный способ создать что-то качественно новое. Этот переход есть в мифологии всех народов. Этот архетипический образ перерождения встречается в классических сценарных структурах: например, по Воглеру (Воглер, 2015) героя ждет столкновение со смертью, после которого он духовно, психологически перерождается и история переходит на следующий виток.

В фильмах конца 1980-х уже есть предощущение пропасти, бездны, в которую суждено шагнуть всей стране. А затем наступил сложнейший период, пограничный по своей структуре, а местами даже психотический, похожий на длительную паническую атаку (подробнее про пограничный опыт см. главу 7). Одна из главных характеристик пограничного типа опыта – это турбулентность фона, отсутствие стабильных опор. При панической атаке происходит внезапное крушение фона (в первую очередь привычного для человека фон телесных процессов) и возникает страх умереть в любую минуту. Как если бы мы, привыкшие ходить по земле и никогда не задумывающиеся о ее стабильности, вдруг столкнулись с тем, что земля разверзается и сотрясается с огромной амплитудой.

Примерно это произошло с обществом в период перестройки – привычный жизненный фон рухнул, человек был отброшен на стадию выживания. И здесь срабатывают три разные инстинктивные стратегии выживания: спастись бегством (волны эмиграции, «бегство» в наркотическое забытье), мобилизовать агрессию для нападения (скачок криминализации и бандитизма, в более конструктивном виде – создание бизнеса) и «прикинуться веточкой» – замереть, максимально подавить все признаки жизни, «не высовываться».

Поскольку долгие десятилетия воля народа подавлялась и большинство приспособилось к такому существованию с помощью невротического и депрессивного способов, в ситуации разрухи эти стратегии оказались неэффективными, не позволяющими быстро и гибко адаптироваться к новым условиям. В более «выигрышном» положении оказались выгоревшие до полного цинизма и потери чувствительности люди, а также психопаты.

Агрессия, насилие, убийства, суициды, проституция, бум алкогольной и наркотической зависимости – все это симптомы пограничного, а местами и психотического общества.

В кино 1990-х главной темой становится бессмысленный и беспощадный бунт, насилие ради насилия, а главными героями выступают психопатические типажи или отчаявшиеся герои, трансформирующиеся в преступников ради выживания.

Очень точно настроения того времени выражены в фильмах по сценариям Петра Луцика и Алексея Саморядова: «Гонгофер», «Окраина», «Дюба-дюба». В «Окраине» есть очень символичная сцена: взрывается Кремль и загорается Москва. Это точный символ крушения мира, хаоса и разрухи.

Криминальный мир как яркий феномен времени просачивается почти во все фильмы 1990-х: «Брат», «Вор», «Мама, не горюй», «Ворошиловский стрелок», «Страна глухих» и многие другие.

Российское кино 1990-х по настроению напоминает западные фильмы пограничной эпохи – «Таксиста», «Бони и Клайд», «На игле», «Бойцовский клуб» и др. В последнем финальная сцена взрыва высотных зданий перекликается со сценой взрыва Кремля в «Окраине» – в обоих случаях образ символизирует долго копившуюся ярость, которая наконец выплескивается, разрушая все на своем пути.

Еще одним феноменом российского общества 1990-х и 2000-х стала интроекция западных ценностей и культурных веяний. Когда железный занавес рухнул, в Россию с большим опозданием ворвался поток всех накопленных социальных изменений, которые переживал западный мир все предыдущие десятилетия. Речь идет не столько о материальных благах западной цивилизации, сколько о культурных ценностях.

Нам словно в ускоренной перемотке предстояло бурно прожить все пропущенные этапы, чтобы в какой-то момент синхронизироваться с актуальными мировыми процессами, при этом умудрившись не потерять уникальный колорит.

Так, западные нарциссические тенденции 1950–1970-х пришлись как нельзя кстати в нашем современном обществе с проблемами сепарации. Словосочетание «мои границы» получило бешеную популярность в нашей стране с ее коммунальным прошлым и тотальным отсутствием права на интимность.

Как уже упоминалось выше, мировая психотерапия 1960-х в основном занималась вопросами поиска индивидуального пути, сепарации от удушающих привязанностей, отстаиванием интересов и границ личности. Позже, спустя десятилетия, западное общество пришло к тому, что чрезмерное педалирование нарциссических ценностей привело человека к одиночеству, отсутствию связей и неумению выстраивать близкие отношения.

Но для России с ее опытом тесных коммуналок и вынужденным слиянием само понятие личных интересов и границ, вошедшее в социум, стало глотком свежего воздуха.

Логика процесса развития человека состоит в том, что ему сначала нужно сепарироваться, вырваться из слияния, дифференцироваться, оторваться от родителей и отправиться на поиски себя. И только потом, обретя автономию и выстроив границы собственного «Я», он разворачивается к тем, от кого ушел, чтобы встретиться с ними в новом качестве. Подлинная близость возможна только как результат выбора двух независимых, автономных и зрелых личностей. В слиянии близости нет, поскольку нет отдельных «Я», выбирающих быть вместе (об этом см. главу 5).

Именно поэтому те нарциссические тенденции, которые западное общество пережило еще в 1950–1970-е, для нас стали актуальными только после распада СССР и сохраняют актуальность по сей день, что подтверждают темы и герои, популярные в российском кино сегодня.

Подробнее о современных мировых процессах и российской специфике речь пойдет ниже.

Современный западный социум получил название liquid society – жидкое, текучее общество (Bauman, 2002).

Неумение выстраивать близкие отношения передается следующим поколениям через воспитание и привычное поведение в семье. Эмоционально и физически отсутствующие родители «передают по наследству» отсутствие как способ быть в отношениях. Пограничная спутанность, характерная для опыта предыдущего западного поколения, привела к эмоциональной отстраненности детей и родителей.