Хождение в Похъёлу - Никита Тихомиров

Да, то действительно был суури, хотя и малый. Сначала Вёёниемин предположил было, что перед ним детёныш большого суури, но, подойдя вплотную, убедился, что животное взрослое, даже пожилое, если судить по налёту на бивнях. Малый суури. Но всё ж таки, суури!

Вёёниемин, старательно выбирая место, куда можно было без боязни поставить ногу, приблизился вплотную к туше и приостановился, отведя руку с топором за спину, чтобы иметь возможность для удара: возможно, суури, хоть и выглядевший мёртвым, ещё жив. А зная силу этого зверя, Вёёниемин понимал, что даже в последнем предсмертном рывке суури способен нанести охотнику тяжкий вред. Но суури оставался недвижимым. Даже когда Вёёниемин пнул его по передней ноге, выпрастанной из грязи, зверь не пошевелился. Не дрогнуло даже полуприкрытое веко. Суури был мёртв.

Вёёниемин пронзительно закричал и подпрыгнул от наполнившей его радости, правда, тут же спохватился и вытащил из проступившей воды начавшие увязать ноги. Он обошёл суури и, словно хищник, осмотрел добычу, залез на суури, почувствовав, как проминается под его ногами неживая плоть. Затем спустился и решительно зашагал к каменистому мысу, где оставил свою кладь.

Вернулся он с небольшим, но увесистым мешочком. Развязав вязки, он достал остро отёсанный с одной стороны камень, кремнёвый продолговатый резак и, примериваясь к туше, взгромоздился на толстый горб суури. Уверенными движениями вспорол толстую шкуру, резанул по тягучим прозрачным плёнкам и обнажил розовеющее мясо. В нос ударил запах добычи. Охотник невольно облизнул губы. Проведя резаком, он сделал надрез на толстых волокнах, взял в руки рубило и стал продольными скользящими движениями разрубать уже остывшую плоть. Вырезанные куски откладывал в сторону и вновь погружал перепачканный кровью инструмент в ширящуюся дыру в теле суури. Пока руки его слаженно работали, орудуя резаком и рубилом, в голове роились змеиным клубком разные мысли, теперь уже совсем иного характера.

Пару дней он проведёт здесь, готовя себе припас на будущее. Жаль, многого не унесёшь. За два дня он успеет провялить над огнём столько мяса, сколько сможет нести на плечах. Остальное достанется хищникам. Вообще, надо всё сделать как можно быстрее: туша недавно погибшего суури вот-вот начнёт разлагаться, и тогда на её запах притянется большое и малое зверьё. Надо сделать так, чтобы, когда хищники явятся за своей долей, его, Вёёниемина, здесь уже не было. С мясом он справится, но как быть дальше? Идти ли ему напрямик через болото, выискивая безопасный путь и рискуя вообще забрести в непроходимые топи или лучше вернуться по следу, чтобы попытаться пройти стороной губительные топи. Вид погибшего в борьбе с трясиной суури красноречивее всяких слов говорил в пользу второго решения. Но там, где не прошёл суури, вполне безопасно может пройти человек. Было, над чем задуматься.

За этими мыслями он быстро справился с нарезкой нужного ему количества мяса, откромсал небольшой кусок шкуры суури, пригодный для переноски добытого и, взвалив тяжкую ношу на спину, побрёл на место стоянки. Пора было позаботиться о ночлеге.

Быстро соорудил кувас, на этот раз попышнее настлав на пол лапника, проход сделал низким, чтоб хватило места ползком протиснуться в хижину, занавесил его всё тем же куском шкуры, в котором принёс мясо. Вырезал личину на ближайшей ёлке, насобирал дров. До темна успел нажарить крупноволокнистого мяса суури и вдоволь набить живот. Затем расставил вокруг костра рожни с мясными ломтиками, подложил в огонь толстых брёвен и, наколов остатки добычи на острые древесные сучки, что повыше, дабы не добрались песцы и лисы, присел на корточки над крутояром берега, и погрузился в задумчивость.

Далёкая линия гор навевала мысли о доме. С каждым днём река всё больше отклонялась к западу и вскоре, наверное, Срединный хребет совсем скроется с глаз и узы, связывающие его с такой далёкой (даже помыслить страшно!) теперь Вёёни, исчезнут, оборвутся.

Ветер стих. Небо разъяснило, на землю опустился мороз, превращая в лёд то, что оттаяло и намокло за день. В западной части небосвода начали зажигаться звёзды. Вёёниемин почувствовал лёгкий озноб и скрылся в кувасе.

Устроившись на мягком, пахнущем свежей хвоей ложе, он улыбнулся, перебирая в памяти события дня. Какая всё-таки удача, что он наткнулся на мёртвого суури! Видать, приглянулся он здешнему хозяину, раз тот послал ему столь ценный дар, не дав водяному утащить животное целиком в мутную пучину!

Уже в потемках со стороны болота донеслись рычание и тявканье. Кабы то происходило днём, Вёёниемин не усомнился бы, что грызётся голодное зверьё. Но теперь была ночь. Ноии, однако, сказывают, что звери могут ходить, и когда солнце уходит за край земли, но разобраться, кто перед тобой, зверь или принявший его обличив юхти, простому человеку не по силам. Потому лучше не высовываться из жилища, положившись на силу охранительной магии хёнки и предков. Вёёниемин перевернулся на другой бок. Пусть себе дерутся, пускай рвут друг друга в клочья — ему всё равно.

Но поспать ему не пришлось.

За стеной куваса раздалось шуршание, а когда встревоженный Вёёниемин привстал, занавешивающая вход шкура дрогнула и в приоткрывшуюся щель заглянула пара больших светящихся зеленью глаз. Вёёниемин вскрикнул от неожиданности и испуга, нащупал в темноте лежащий рядом топор и метнул его, метя попасть прямиком в морду незваного гостя. Раздался глухой звук удара, влажный всхлип, зелёные огоньки скрылись, кто-то тяжёлый рванулся прочь, взрывая каменистую землю, а потом, чуть в отдалении, должно быть на краю обрывистого берега, прозвучал леденящий душу безумный смех. Юхти! Вёёниемин вскочил, ударившись головой о сходящиеся шесты куваса, снова сел, ощупью ища тяжёлое копьё. Не сразу, с перепугу вообще позабыл, куда его подевал, но нашёл увесистое древко. Выставив его впереди себя, начал выбираться из хижины. Кувас не убережёт, понял он, раз юхти в открытую бродят по стоянке. Лучше встретить их лицом к лицу.

Костёр забрался под самые брёвна, и света от него почти не было. Напротив проступал лик хёнки, отчего-то бессильного нынешней ночью. От невидимого в темноте откоса вновь раздался леденящий смех, а потом кто-то скатился вниз и, хлюпая по воде, помчался в сторону туши суури. Вскоре оттуда долетили звуки отчаянной борьбы, вой, рычание всех мастей и вновь режущий слух смех, от которого стыла кровь в жилах. Охотник торопливо подкинул в огонь взятых из кучи дров и пламя взметнулось ввысь. Но туша суури, за которую сейчас шла борьба, находилась слишком далеко, чтобы свет костра мог достигнуть её. Грызня, скулёжь, лай и урчание, нарушившие ночной покой, сливались в невероятный шум, и длилось это достаточно долго. Потом как-то разом всё стихло, и над болотом установилась тишина.

Вёёниемин продолжал стоять, вглядываясь в темноту и внутренним чутьём чувствуя, что это ещё не конец.

И верно. Прошло совсем немного времени, когда, разрывая тревожное безмолвие, раздался всё тот же припадочный смех. И не было в нём ни веселья, ни злобы, и от того казался он тем более чуждым и страшным. Смех прозвучал и смолк, затем раздался снова. Вёёниемин отбросил копьё, сбегал до куваса, достал лук и, приложив стрелу, повернулся в сторону продолжавшего сотрясать ночной мрак смеха. Миг промедления, звон тетивы; смех прекратился. Вёёниемин подождал и уже готов был праздновать победу, когда тот же звук прозвучал снова (и опять эти тускло горящие глаза!) и ему ответил такой же, но значительно ближе, по левую руку, оттуда, где скальным выступом берег обрывался в болото. Вёёниемин отступил ближе к огню, ощутив волну холода, разошедшуюся по телу: на грани света и мрака он узрел уродливый горбатый силуэт и два устремлённых на него, горящих мертвенным огнём глаза. Такого существа Вёёниемину видеть ещё не приходилось. И вновь воздух раскололся от пронзительного бессмысленного смеха юхти. Преодолевая трепет, Вёёнимиен вновь вскинул лук, лишь на мгновение отведя глаза, и прицелился, но существа уже не было. Видение исчезло, растворившись во тьме…