Хождение в Похъёлу - Никита Тихомиров

Сомнения, сомнения, сомнения…

Угадав его мысли, Тыйхи засмеялся своим диковинным смехом.

— Уж не молчи. Скажи как есть. Ведь хуже-то не станет. Не зря же ты шёл до меня, — старичок ободряюще заулыбался.

«Стоит ли?» — метался смущённый разум Пойкко. Ему бы сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда. Но и чурбаном сидеть нельзя.

Видя внутренние муки мальчика, Тыйхи отвернулся в сторону реки, взгляд его подёрнулся пеленой.

— Есть вещи, о которых не сразу скажешь, — начал он совсем другим голосом, в котором не было слышно ни нотки веселья. — Ещё и не знаешь, к кому подойти. Боишься быть непонятым. Иной раз и родному человеку не скажешь. Так и мучаешься, не находя ответа.

Он вновь мельком глянул на Пойкко и продолжал:

— Исавори у тебя суро-о-вый! Не подступись! Если о Посвящении думаешь…

— Я… медведь на меня… почему… — Пойкко всё же отважился, но слов подобрать не мог. — Таапо… Почему Таапо нашёл меня?

И, с надеждой заглянув в глаза Тыйхи, высказал то, что не давало покоя:

— Ведь мог убить, так почему не убил? Что вообще заставило его искать встречи со мной? Ведь это что-нибудь значит?

Теперь настала очередь замолчать Тыйхи. Он склонил голову на плечо, задумался, пожёвывая истончившиеся губы. Лицо сделалось непроницаемым и отстранённым, в глазах потухли огоньки.

По тонким побегам ивняка, вспархивая и отчаянно щебеча, скакала стайка крошечных желтоватых птичек, от чего кусты раскачивались как на ветру. Лес за рекой стоял тихий и неподвижный. Неслышно несла свои воды река. В синей вышине, тоже беззвучно, парил, один-одинёшенек, коршун. И столь же тихо сидели над берегом двое: мальчик, снедаемый страхами и сомнениями, теряющийся в догадках, робеющий от мысли в своём высоком предназначении, и глубокий, согбенный годами и хворями, проживший жизнь старик, что ворошил в памяти прошлое, который пытался опереться на опыт минувших лет, но никак не находил нужного ответа. И медленно текло мимо и сквозь них время…

— Не мне судить о предначертаниях судьбы. То воля йомала[24], всесильных творцов, хозяев сущего, — заговорил Тыйхи, прерывая долгое молчание.

Заговорил негромко, точно не решаясь нарушить разлитый в лесу покой.

— Я и не ноий. Много видел, много знаю, но… Видение будущего, толкование грядущего… Эти тайны мне недоступны. Я не был в них посвящён. Боюсь, что на этот вопрос тебе никто не ответит, по крайней мере, здесь и сейчас. Быть может, когда-нибудь потом. Ответ тебе предстоит искать самому, в самом себе. А теперь же, — глаза Тыйхи снова ожили, замершее, разгладившееся было лицо вновь собралось морщинами, — теперь живи, как и допреж, живи и радуйся каждому дню. Будущее само придёт к тебе и откроет все свои тайны!

И он снова захихикал прежним своим смехом.

В тайко-сья они вернулись, нагруженные вязанками дров. Пойкко, задумчивый и несколько растерянный, сбросил у ног исавори мешок с уловом Тыйхи.

Всю оставшуюся ночь Вёёниемин не сомкнул глаз. Всю ночь возле туши малого суури шла скрытая во мраке возня. Всю ночь раздавались пугающие рычание, тявканье и хохот юхти.

Вёёниемин развёл целых четыре костра. Сел посередине, ощущая жар вгрызающегося в темноту пламени. Перед собой разложил оружие, чтобы в любое мгновение быть готовым дать отпор нечисти. Вернуться в хижину, а тем более продолжить нарушенный сон, он не смог. Тут он был честен перед собой — он был страшно напуган. Кувас представлялся ловушкой, из которой, окружи её юхти, ему не удастся выскользнуть. На воле он сможет сражаться, хотя бы и без надежды на одоление. Зато можно умереть, не потеряв достоинства — в неравном бою. Несколько раз под берегом в чёрноте ночи загорались демонические неживые глаза. Тогда охотник торопливо прикладывал стрелу к тетиве. Но глаза исчезали, и некоторое время он мог оставаться спокойным. Губы его сами, без подсказки, бормотали слова оградительных заклинаний и горячих молитв. Но предки и йомала оставались глухи к его воззваниям. А хёнки беспомощно взирал с дерева. Сегодня он был бессилен воспрепятствовать злым силам. Юхти бесновались, нисколько не тяготясь его молчаливым присутствием.

Вздрагивая при каждом шорохе, оглядываясь, торопливо подбрасывая дрова в огонь, как только пламя начинало опадать, Вёёниемин готовился к решающему сражению. Он не мог себе представить, что юхти забудут про него или позволят остаться в стороне от событий этой страшной ночи.

Возня не прекратилась и с наступлением рассвета. Истаивал ночной мрак, бледным светом на восточной половине неба рождался новый день. Серые сумерки сменили кромешную темноту. Проступили мохнатые ели, резко выделяясь вершинами на фоне тусклой зори, обозначился мысок и блёкло проступила поверхность огромного болота. Стала видна и туша суури: чёрная глыба, не приобретшая ещё чётких очертаний. И масса мелких, таких же чёрных, снующих вокруг теней, которые, то жалобно, с обидой, скулили, то огрызались друг на друга утробным ворчанием. И всё тот же смех.

Обнаружив, что в непосредственной близи никто и ничто не скрывается, Вёёниемин отложил лук, что крепко сжимали его руки, выпрямил спину и начал молиться йомала. Молился об избавлении от смерти, ещё недавно казавшейся неминуемой, и просил прогнать юхти, которым пора было убираться в свои подземные логова. Скоро станет совсем светло, а эти твари всё никак не желают уходить. Это тревожило охотника: а вдруг миропорядок настолько нарушен, что теперь нечисть уже не боится дневного света? Что если Изначальный Хаос вернулся в разрушающийся Средний мир?

Теперь уже отчётливо были видны два крупных существа: горбатые, с короткими задними лапами-ногами, которые рылись в туше, умостившись прямо на ней. Это были те самые чудовища, одно из которых он разглядел ночью. Расстояние мешало разглядеть их подробнее, но Вёёниемин не слишком сожалел об этом. Остальная, более мелкая нечисть начала исчезать.

Когда первые лучи солнца готовы были излиться на Таасан, юхти исчезли. Ненадолго отведший глаза от мёртвого суури Вёёниемин, вновь подняв их, уже не нашёл уродливых юхти ни на туше, ни возле неё. Нет, похоже, мир ещё не рухнул окончательно!

Охотник поднялся на ноги, прошёлся по лагерю, осмотрелся. Рожни, правда, уже без мяса, которое юхти успели сожрать, пока он готовился ко сну, он спалил ещё ночью. А вот мясо суури, что он развесил на дереве, осталось невредимым, к немалому его удовольствию. Сняв его, он оживил один из начавших затухать костров, и, насадив мясо на вновь выструганные колья, расставленные в жару огня, отправился на болото, чтобы восполнить утраченный запас. У туши он не задержался. Отрезав несколько ломтей мяса и всё время поглядывая на вмятины оставленных юхти следов, отправился обратно. Дождавшись, пока ранее поставленное к огню мясо хоть немного провялится, он снял его и насадил новые ломти. Едва они покрылись тонкой корочкой, Вёёниемин поспешил снять их и начал готовиться в дорогу. Было бы хорошо задержаться здесь подольше, нажарить ещё немного мяса, отдохнуть, но он не был уверен, что ему удастся выжить и во вторую ночь. Следовало уходить. Тем более, скоро на запах крови сюда стянутся и дневные хищники-медведи и пещерные львы.