Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Дин Кунц

Миссис Фишер достала оружие из сумки и сунула мне в руки:

— Бери, бери. У меня есть еще.

— Вы, похоже, готовы ко всему, — прокомментировал я, засовывая пистолет за пояс джинсов, под свитер.

— Нам всем надо быть готовыми, дитя… — Ее глаза оставались серьезными, хотя она улыбалась. Протянув руку, ущипнула меня за щеку. — Береги себя, Одди. Возвращайся домой.

Когда я вылез из лимузина, ветер подхватил мои волосы и швырнул пыль в глаза. День выдался прохладным для раннего марта в южной Калифорнии, учитывая грозовой фронт, который надвигался с юго-запада. Море, которое наверняка вздыбил этот грозный ветер, было необычно холодным. Я улавливал запахи далекого берега, по большей части резкий запах йода, который выделяют некоторые водоросли, если далеко выброшены на берег и разлагаются за чертой прилива.

Я прошел мимо комиссионки на ближайшем углу и повернул налево. Вдоль улицы выстроились двух— и трехэтажные жилые дома, главным образом с кирпичными оштукатуренными стенами и элементами арт-деко в отделке крыш и окон. Вдоль улицы росли финиковые пальмы, которые выглядели более пристойно, чем сами дома.

Вместо того чтобы сознательно выбирать маршрут, я все отдал на откуп психическому магнетизму, без полной уверенности, что не окажусь перед дверью, за которой меня будет ждать преследуемый мною человек, или обогну угол и столкнусь с ним лицом к лицу, или услышу слово «падла» за спиной и обнаружу, что мой талант притянул его ко мне, вместо того чтобы меня — к нему, а его большой «Сиг Сауэр» с глушителем направлен мне в лицо… или в промежность.

Впереди с раскачиваемой ветром финиковой пальмы по стволу гуськом спускались четыре крысы, на удивление толстые для нынешних скудных времен. Покинув гнездо, устроенное у ветвей с листьями, они двигались как вымуштрованное подразделение, одна за другой, нос к хвосту, синхронно переставляя лапы. У подножия дерева квартет пересек тротуар к ливневой канаве, а затем нырнул в щель между перемычками дренажной решетки, дисциплинированный, как семья на равнинном Среднем Западе, которая, услышав сирены, предупреждающие об угрозе торнадо, должна немедленно покинуть дом и скрыться в подвале, вырытом во дворе.

Хотя я знаю, что мир гораздо более сложен, чем представляют себе большинство людей, хотя я всем своим существом понимаю, что человечество — беспокойная семья на борту бесконечного поезда, пребывающего в вечном путешествии к берегам, о которых каждый имеет свое, очень смутное представление, я не вижу знаки и знамения повсюду, куда падает мой взгляд. Чаще всего нимб вокруг луны свидетельствует о вулканической пыли в стратосфере, а двухголовая коза — генетический выкрутас, не более того. Оформление легкой порнографии в тренд на книжном рынке[10]и вавилонские излишества в большинстве телевизионных шоу, вероятно, указывают на изменение допустимого разрешенного уровня низости в нашей культуре, но не свидетельствуют о неминуемом коллапсе цивилизации, хотя я, если бы располагал свободным временем, вероятно, начал бы строить ковчег.

Эти четыре серые крысы, спускавшиеся с дерева именно в этот момент, а не в какой другой, произвели на меня впечатление не тем, что искали более надежного убежища от надвигающейся грозы. Во-первых, уже на бордюрном камне, перед тем как спрыгнуть в ливневую канаву, каждая повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Глаза без белков блестели, как черное стекло, лысый хвост дважды успел дернуться из стороны в сторону, прежде чем крыса продолжила путь к дренажной решетке.

Я почувствовал, что меня тянет к бордюрному камню, где постоял, дрожа всем телом, глядя на большую прямоугольную решетку, какую мне уже доводилось видеть. Ее сработали в те времена, когда и для общественных работ многое изготовлялось с элегантностью и мастерством, а не просто штамповалось на гидравлических прессах. Параллельные металлические перемычки упирались в кольцо диаметром четыре дюйма, расположенное по центру решетки. Кольцо справа налево пересекал стилизованный зигзаг молнии. В туманную ночь в Магик-Биче, более месяца тому назад, на совершенно пустынной, если не считать меня, улице такая же решетка притянула меня к себе, а под ней в странном свете пульсировали не менее странные тени.

В том случае, захваченный любопытством, я опустился на колени, чтобы заглянуть под перемычки в канализационный коллектор, выяснить, что это за свет и тени. Без сомнения, я оказался в состоянии легкого транса, потому что наклонился чуть ли не к решетке, буквально уткнулся в нее лицом. Я не только руководствовался желанием узнать, что находится под решеткой, но и пребывал в уверенности, что найденное там необходимо мне ничуть не меньше воздуха, воды, еды, без которых невозможно жить.

Внезапное появление неожиданного союзника на той пустынной улице Магик-Бича разрушило чары и позволило мне подняться. Позднее я понял, что едва не открыл для себя то, что могло стать для меня концом: не просто смертью, но ужасным и мучительным концом.

Так что теперь я не последовал за крысами к дренажной решетке, а отвернулся и прошел мимо, чуть ли не пробежал. Я отшагал четыре квартала, полностью забыв про батальоны облаков, не замечая ветра, выбросив крыс из головы. У меня вдруг случился приступ двигательного возбуждения, какие иногда обрушиваются на нас, когда мы, будучи моложе десяти лет, случайно открываем истину, предназначенную только для взрослых, суровую правду, которая врывается темнотой в свет невинности, заставляя нас бунтовать против этого нападения на чудо, повернуться спиной к играм, велосипедам, любым способам отвлечения. Через несколько часов мы выходим из этого состояния, как спящий — из сна, сплетаем вокруг себя кокон отрицания, защищающий нас от этой правды, хотя со временем хрупкий кокон рассасывается сам по себе.

Остановившись на перекрестке, посмотрев в ту сторону, откуда пришел, я не мог вспомнить ни одного дома, которые миновал. Все мысли занимала только решетка с зигзагом молнии, оставшаяся в четырех кварталах южнее. На время, потребовавшееся мне, чтобы преодолеть эту дистанцию, я даже забыл, почему я здесь. Только теперь вспомнил маскарадного ковбоя, его безжалостный взгляд, его загар, обретенный в отпуске, который он провел в аду.

Сердце, подстегнутое мозгом, билось сильно и часто, словно я еще находился в шаге от зловещей дренажной решетки. Чтобы дать ему время чуть успокоиться, снизить частоту ударов до уровня, который не вызывает паники в палате реанимации, я огляделся.

Как выяснилось, прибыл я в район старых промышленных зданий, по большей части из темно-красного или светло-желтого кирпича, с крышами из черепицы, шифера и оцинкованного железа. Некоторые оштукатурили, но штукатурка потрескалась везде, а кое-где ее покрывали пятна таких необъяснимых форм, что они казались отражениями Армагеддона в кривых зеркалах комнаты смеха. Некоторые здания, похоже, использовались. Другие стояли заброшенными и покинутыми. Их выдавали выбитые стекла, горы принесенного ветром мусора в дверных арках, сорняки, выросшие в трещинах примыкающих дворов, и покосившиеся сетчатые заборы, эти дворы окружающие.