Мадам Осень - Инна Бачинская

Жалел ли он о том, что произошло? Он не знал. Где-то глубоко внутри он понимал, что так и должна была закончиться безнадежная история их союза, — это было лишь делом времени. Он испытывал пустоту и… странное дело — облегчение: все вдруг заняло свои места, и мир вокруг приобрел пронзительную четкость: стал черно-белым, холодным и беспощадным.

Он вспоминал, как впервые увидел Алену среди студентов семинара для молодых журналистов, он — известный, снисходительный, мэтр, учил их азам ремесла, отвечал на вопросы, охотно смеялся, опьяняясь их почтением, наивностью и свежестью. Она подняла руку, он кивнул; она, улыбаясь дерзко, задала вопрос. Тогда ему показалось, что их там только двое…

История их любви банальна до оскомины… Банален до оскомины ее финал. Акела прыгнул и не промахнулся, сжал стальной хваткой. Или все-таки промахнулся? Но не тогда, а много позже?

…Он сидел над опустевшей чашкой с остатками кофейной гущи, словно над осколками собственной жизни, чувствуя себя старым, больным и ничтожным. Жалел ли он о чем-нибудь? Нет, он ни о чем не жалел. Просто знал, что жизненный путь его приближается к закату. Он вдруг представил себе, как заходит в храм… там пусто, холодно и сумрачно, над головой купол с окнами-бойницами — через них падают и пронизывают пространство длинные мечи света; покупает желтоватую восковую свечку, затепляет от других, втыкает в песок. Смотрит, как живые огоньки трепещут на легком сквознячке, ощущает кожей лица их слабое и нежное тепло. Он усмехнулся угрюмо, ему показалось забавным, что он, неверующий и вполне равнодушный к религии человек, вдруг подумал о храме. Значит, пришло время, сказал он себе. Время разбрасывать и время собирать…прости, Боже, прегрешения наша, вольная и невольная…Он не помнил, как там дальше, слова эти в свое время поразили его спокойным достоинством и пронзительной скорбью…

— Ночью у меня нарисовалась одна нехилая мыслишка, — сказал Монах Добродееву на следующее утро после вечернего пробега по барам и посиделок в «Тутси». — Можно твой мобильник?

Они снова сбежались, разумеется, в «Тутси», у гостеприимного добряка Митрича; к ним уже спешил сам хозяин заведения с дребезжащей тележкой: божественный запах кофе, аккуратные канапе с колбасой и маринованным огурчиком, крошечный кувшинчик со сливками и сахарница…

Монах невольно сглотнул.

— Я всю ночь не спал, — пожаловался Добродеев, — все думал про роман с ножницами. Только уснул, как тут ты…

— Леша, вот она! — Монах протянул Добродееву мобильный телефон. — Слева, около стенда.

Добродеев всмотрелся. Около стенда с книгами стояла женщина — среднего возраста, в черном платье, с прямыми каштановыми волосами по плечам. Он не помнил ее, он не обратил на нее внимания, а аппаратик запомнил — женщина присутствовала на встрече с писателем.

— Откуда такая уверенность? — спросил он.

— Поверь моему чутью, Леша. Это она. Мадам Осень. Посмотри на ее лицо… она смотрит на Сунгура, в лице ее тайна, она трепещет, она вспоминает, что сделала…

— Не заметил особого трепета, — пробормотал Добродеев, — вид сонный. И потом, «Колокольный звон» представили только на встрече, она не могла прочитать его раньше.

— Могла, Леша. Коля Рыбченко упомянул в разговоре с Сунгуром, что этот роман предпоследний, я случайно подслушал, стоял рядом. А представили его вместе с последним, «Опрокинутые небеса», чтобы еще раз напомнить читателю.

— Ну… не знаю. Допустим. Получается, она убила мужчину после ночи любви… в смысле после свидания, а потом пришла к Сунгуру, который подсказал ей идею с ножницами, и, спрятавшись за стеллаж, смотрела на него, и в глазах ее была тайна. Ты думаешь, их что-то связывает?

— Кого с кем? Мадам Осень с жертвой или с писателем?

— С писателем!

— Необязательно. Связь может быть односторонней, просто поклонница таланта, что-то он в ней пробуждает своими книгами, поднимает муть со дна души… Понимаешь, мы потянули за кончик нити из клубка, и теперь песчаный замок рушится… уже посыпались первые струйки… теперь все в строчку. Мы можем стоять в стороне и наблюдать. Сначала Эрик из бара, потом Анжелика с книгой и ножницами, теперь всплыла встреча с писателем, дальше больше, и вот она, роковая женщина, Мадам Осень, на блюдечке с голубой каемочкой. Все, лед тронулся, господа присяжные… и так далее, как сказал некогда некий великий комбинатор. Понимаешь, Леша, если ножницы не случайность, то она просто должна была присутствовать в «Червяке», она читает его книги, она подглядывает за ним, она живет его книгами, они близки ей по духу, они напоминают ей собственную жизнь. Они заставили ее переступить черту наконец… Теперь можно умыть руки и ждать, пока по реке проплывет очередной труп… но мы не будем стоять в стороне! Мы будем действовать.

— Хочешь взломать ее квартиру?

— Взломать ее квартиру? — Монах был потрясен, даже борода встала торчком. — За кого ты нас принимаешь, Лео? Мы что, уголовники? Тем более ее квартиру еще нужно вычислить. Имя тоже, кстати. Нет, у меня в запасе есть совершенно другая нехилая мыслишка. Ученые считают, обнаружить все черные дыры невозможно, но мы постараемся. Слушай и внимай!

— Это одно и то же, — заметил Добродеев.

— Не важно! Сейчас не об этом. Пора действовать, Леша. Допивай кофе, и вперед!

…Директор «Книжного червя» Коля Рыбченко был не один, к нему на огонек забежал заместитель главного редактора издательства «Арт нуво» Валерий Абрамов. Мужчины пили кофе с коньяком и общались. Появление Монаха и Добродеева гостеприимный Коля встретил радостным гоготом, обнял гостей, пожал руки и полез в книжный шкаф за стаканами. Абрамов сдержанно кивнул.

— Что празднуем? — спросил Добродеев.

— Новую книгу Сунгура «Башня смерти», только получили.

— Ты уже читал?

— А как же! — всплеснул руками Коля. — Всю ночь, товар надо знать в лицо!

— Как?

— Отлично! — вскричал директор магазина с энтузиазмом. — Просто отлично! Кирилл растет, каждый новый роман — шедевр. Мы дали объявление, ждем покупателей. Во время встречи тоже объявили, вообще-то рассчитывали, что успеем получить и представить эту тоже, но не получилось. В последнее время с продажами негусто, сами знаете, эти чертовы электронные пираты… — Он махнул рукой и взял бутылку.

— В мое время шедеврами были романы Стаута, Холмса, Честертона, — иронически усмехнулся замредактора. — Мельчает жанр.

— Ты не прав, Валера, Сунгур неплохой автор! — с жаром возразил Рыбченко. — Его читают.

— Вот именно, Коля, неплохой, а ты сразу — шедевр! Как мы резво ярлыки-то лепим, любо-дорого посмотреть. Не успел напечататься — уже шедевр. Конечно, читают. Не просто читают, кормятся, лузгают как семечки или картофельные чипсы. В общественном транспорте. Вот ты скажи, хоть один из твоих знакомых читает приличную литературу? Классику? Нет, не читает, потому что думать надо, усилия делать, соображать, что автор хотел сказать да что он имел в виду, да и текст сложный, много…букафф! — Последнее слово он произнес с издевкой. — Только не надо про то, что детективы тоже литература. Я не спорю, но нельзя же все время жрать чипсы в «Макдоналдсе»! Иногда хочется пообедать в хорошем ресторане на белой скатерти, извини за избитость.