Я за тебя умру - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Их фильмы — комедии?

— Они самые смешные.

— Кто смешные?

— Их комедии смешные.

— Почему?

— Они так стараются все время переживать.

— Как стараются?

— Ну, глазами водят.

— И что?

— Ну, вроде как… в Рождество.

Билл хотел вникнуть глубже, но, вспомнив, что не выяснен еще вопрос с иглу, передумал. Благоразумнее было вернуться к книгам.

— Какие у тебя есть книжки?

Мальчик посмотрел на него внимательнее.

— Э, а вы не тихушник случайно?

Билл задумался на секунду, тихушник он или нет.

— Нет, — успокоил он себя.

— Ну… — Мальчик сел на кровати. — У меня их два вроде сорта. Есть вот про четырех девочек по имени Мег, которые провалились в кроличью нору, и это… у меня таких много. — Он помешкал. — А еще у меня свои книги.

— Можно их посмотреть?

Мальчик подумал.

— Ну, и что вы тогда сделаете?

Билл в третий раз задумался с ответом.

— Ничего.

— Тогда поднимите край матраса.

Билл поднял. После он пытался вспомнить, десять их было или двадцать. Запомнились ему такие: «Факты о любви», «Война и мир», том первый, «Лучшие рассказы 1926 года», «Психиатрия и ее эволюция за восемьдесят лет», «Пятьдесят популярных закулисных историй о Всемирной выставке 1876 года».

Размышления Билла над cache[4] оборвал тихий голос мальчика:

— А может, все-таки вы жулик. Вы их видели. И что теперь сделаете?

— Может быть, вырежу тебе гланды, — сказал Билл и отдернул голову из-под резко опустившегося матраса, причиной чему, вероятно, были приближающиеся шаги.

— Не сомневайся во мне, старина. Я не…

— Слыхали…

Его прервало появление сестры, к которой он еще не привык, и она его немного пугала.

— Мама с папой вернулись, — объявила она Биллу, — хотите к ним спуститься?

— Из вас получился бы хороший ассистент врача.

— Я три месяца жила с врачом.

Билл хватил ртом воздух, а она продолжала:

— Его жена очень болела. Знаете, не gravement а chroniquement. Мне нравятся врачи.

Когда Билл шел вслед за ней к двери, мальчик сосредоточенно думал, выдал он себя или нет. По дороге Билл обернулся и хотел произнести напоследок что-то значительное, но, взглянув на непримиримое лицо, закончил так:

— Я тебя не выдам, но хочу поговорить с тобой еще. — И уже в дверях добавил: — Во всяком случае, твоим друзьям не скажу, что у нас была доверительная беседа.

Он сделал все, что мог, но пока шел следом за мисс Мэйсон по длинному коридору и спускался по лестнице, чувствовал себя совершенным увальнем. Внизу он встряхнулся: предстоящую сцену он заранее себе рисовал.

Перед входом в главную комнату, для которой до сих пор не придумано подходящего названия в стране, стояла отчетливо глупая — но пока еще не наказуемо — женщина; она стояла, веселыми движениями руки приглашая его в кабинет, откуда они вытеснили мужа: путь на выход ему был указан рукой, свободной от обращенных к Биллу призывных жестов.

— Я поняла, кто вы, я узнала вас по предписаниям доктора Хайнса. Он так хорошо все описывает. Этот фильм сегодняшний, он смог бы описать его не хуже рецензента.

Билл немного успокоился и, отказавшись от предложенного виски, заговорил профессиональным тоном:

— Итак, миссис Брикстер, на что жалуетесь?

Она начала:

— Конечно, раньше всего меня встревожили подергивания…

И два часа спустя закончила так:

— …возможно, вы правы, это от нервного напряжения в связи с приездом дочери.

Исчерпав вдруг силу переутомленных нервов, она сделала ему внушение:

— Сейчас, перед вашим уходом, я попросила бы вас напомнить доктору Хайнсу, что, когда он мне нужен, то мне нужен он.

Зазвонил телефон, и, продолжая говорить, она сняла трубку.

— …впредь я ожидаю видеть самого, а не ассистента… да, он здесь… Биминг-авеню, шестьдесят шесть тридцать два… личное и неотложное, и сказать ему: Эллис С.

Последние слова она произнесла как внезапно открывшиеся улики и, положив трубку, сказала:

— Надеюсь, доктор, там вас ждет не больше затруднений, чем здесь.

Через несколько минут, когда за ним закрылась дверь, Билл подумал, что неприятности впереди могут оказаться потяжелее, чем те, что остались позади.

Он задержался на веранде, остановился взглядом на большом кусте жимолости, перерезавшем своей веткой низкий серп месяца. Потом он стал спускаться по ступеням, и его рассеянный взгляд упал на тело, спящее в лунном свете.

Это была девушка из дальних краев, и спала она так крепко, что над чуть поднятыми бровями можно было увидеть сон об этих краях. Доктор вынул часы — был четвертый час ночи. С привычной осторожностью он прошел по веранде, но, как всегда бывает, ступил на скрипучую половицу, и тут же карта страны чудес на девичьем лбу скрылась под морщинами.

— Я спала, — сказала она. — Уснула.

Как будто он просил его дождаться. Или ее волосы, коснувшись его щеки, сказали ему тогда: «останься», — но она была молода для таких игр, поэтому он поднял свой саквояж со словами: «Ну, мне пора», — и ушел, вспоминая, что пробыл здесь долго, и все это время девушка спала.

II

Он ехал быстро, путь был не близкий: из северного пригорода, через весь город, до поселка милях в десяти к югу; сообщение по телефону прозвучало испуганно — для разрыва, наверное, неподходящая ночь. Но мысли его были заняты местом, откуда он уехал — заняты до такой степени, что мили и минуты пролетели незаметно, и он с удивлением обнаружил себя перед знакомым домом на знакомой улице.

В доме горел свет, перед домом стоял седан. Когда Билл вышел из машины, дверь седана открылась, и вылезла массивная фигура.

— Ты доктор? — сказала фигура, приближаясь. — Тот доктор, который близкий друг миссис Дайкс?

— Да… она заболела?

— Нет. Но я мистер Дайкс. Я сегодня вернулся из Ден… из Гонолулу.

Итак, призрак все же материализовался, и материализовался внушительно — при лунном свете он выглядел футов на восемь ростом и с длинными руками.

— Не бойся, я тебя не пришибу — пока что. Давай-ка в твою машину и поговорим перед тем, как пойдем в дом.

— В чем дело? — сказал Билл. — Это ограбление?