Поцелуй Мистраля - Лорел Гамильтон

Дождь полил сильнее.

– Ветка… - прошептала я. - Она проткнула ему грудь.

– Да, - сказал Мистраль.

Я сглотнула - с таким трудом, что стало больно.Чистокровного сидхе убить непросто. Рассказывают, что сидхе оставались живы сотрубленной головой, даже ходить могли. Но о том, что можно выжить, потерявсердце, никто не рассказывает.

Кое- кто из стражей не хотел, чтобы Айслинг оставалсяночевать с нами в одной комнате -считал его слишком опасным. Когда-тодостаточно было взглянуть Айслингу в лицо, чтобы влюбиться мгновенно ибезнадежно. Даже богини - а иногда и боги - не могли сопротивляться его магии,если верить легендам. Так что он всегда был закутан с ног до головы, а лицоскрывал под вуалью, только глаза оставляя на виду.

Айслинг был так прекрасен, что в него влюблялись все, ктоего видел. По моему приказу он применил свою магию к одной из наших противниц.Она пыталась убить Галена, и едва в этом не преуспела. Но я не понимала, чего япотребовала от Айслинга, и на что обрекла ее. Она рассказала нам, что мыхотели, но выцарапала себе глаза, чтобы не оставаться под его властью и дальше.

Он побоялся снять в моем присутствии рубашку - опасался, чтово мне слишком много смертной крови, чтобы смотреть на его торс, не то что налицо. Чары его на меня не подействовали, но глядя на свисающую с веткибезжизненную массу, едва видную сквозь дождь и сумрак, я вспоминала его. Егокожу, золотую, словно кто-то посыпал ее золотым порошком, его совершенное тело.На свету он искрился - не только магией, - он мерцал, как мерцает на светудрагоценный металл. Он сиял красотой, сиял всем своим существом. А сейчас онвисел под дождем, мертвый или умирающий.

И черт меня возьми, если я знала, почему.

Мы шли к телу Айслинга, ступая по мягкой земле. Колючиесухие стебли тонули в раскисающей почве - если этот ливень надолго, земляпревратится в грязь. Мне пришлось защищать глаза от дождя, когда я поднялаголову, рассматривая тело.

Ну да, тело. Я уже мысленно отстранялась от Айслинга. Уженажимала тот воображаемый переключатель, который в Лос-Анджелесе давал мненормально работать над расследованием убийств. Тело - это неодушевленныйпредмет, это совсем не Айслинг. Тело там висело, и грудь ему проткнула ветка толщемоей руки. Со спины она торчала не меньше чем на два фута. Какая же сила моглавогнать ее в грудь крепкого мужчины, воина Неблагого двора? Почти бессмертногосущества, когда-то почитавшегося как бога? Не так-то легко его убить, а он дажене вскрикнул… Или вскрикнул? Неужели он кричал в предсмертном отчаянии, а яосталась глуха? Неужели его последний вопль заглушили мои крики удовольствия?

Нет- нет, так думать нельзя, а то я убегу отсюда свизгом.

– Неужели он… - начал вопрос Аблойк.

Никто ему не ответил, и вопрос никто не закончил. Мы моглитолько смотреть, не говоря ни слова, будто пока мы не скажем вслух, факт нестанет фактом. Айслинг висел так безвольно - будто сломанная кукла, толькотяжелая, плотная, слишком настоящая для куклы. Та совершенная неподвижность, тавялость рук и ног, та тяжесть, какой не бывает даже в самом глубоком сне.

В насквозь промоченной ливнем тишине я сказала:

– Мертв.

И слово прозвучало неимоверно громко.

– Но как? Почему?… - спросил Эйб.

– Как - вполне очевидно, - ответил Рис. - А вот почему- это загадка.

Я повернулась от висевшего на дереве груза к сумраку сада.Не столько от Айслинга отворачивалась, сколько хотела увидеть всех прочих. Яочень старалась не замечать, как стиснуто горло, как колотится пульс. Стараласьне додумать мысль, из-за которой я повернулась, всматриваясь в полумрак.Неужели все остальные где-то там, мертвые или умирающие? Кого еще пронзиланасквозь какая-нибудь волшебная коряга?

Не видно было ничего, кроме нагих ветвей, тянущихся к тучам- ни на одном дереве не висел ужасный трофей. В груди чуть отлегло.

Айслинга я почти не знала. Любовником моим он не был, астражем прослужил всего день. Потеря меня печалила, но среди пропавших стражейбыли те, о ком я беспокоилась гораздо больше. Я счастлива была, не увидев ихразвешанными по веткам, но где они могут быть еще - так и не узнала. Где жеони?

Дойль сказал почти в самое ухо, я даже вздрогнула:

– Больше никого на ветках я не вижу.

– О нет, - я покачала головой и глянула на Мороза. Онстоял близко, но не настолько, чтобы меня обнять. Мне хотелось, чтобы меняобняли, чтобы утешили - но желание это было ребяческое. Я как ребенок в темнотехотела услышать утешительное вранье, что под кроватью не прячется чудище. Вмире, где я выросла, чудища были нормой.

– Вы с Никкой держали Галена. Куда они оба подевались?

Мороз отбросил с лица волосы, в полумраке почти такие жесерые, как у Мистраля.

– Галена поглотила земля. - Глаза у Мороза выразилистрадание. - Я не мог его удержать. Его словно вырвала из рук какая-то непреодолимаясила.

Мне вдруг стало холодно, несмотря на теплый дождь.

– Когда Аматеон ушел под землю у меня на глазах, онушел добровольно. Силой его от меня не отрывали.

– Я только говорю, как было, принцесса, - угрюмо сказалМороз. Если он решил, что я им недовольна, то и ладно - держать его за ручку уменя времени не было.

– Видела ты одно, - поправил Мистраль. - Но по этусторону круга бывает не так приятно.

– Что - не так приятно? - не поняла я.

– Быть поглощенным твоей силой.

Я мотнула головой, нетерпеливо смахивая дождь с лица. Яначинала раздражаться. Чуда дождя в мертвых садах уже не хватало, чтобы смытьлипкий страх.

– Хоть бы дождь этот кончился! - не думая сказала я.Меня донимали страх и злость, а на дожде можно было сорваться, не задевая егочувств.

Дождь немедленно ослабел, превратился из ливня в мелкуюморось. Сердце у меня опять прыгнуло к горлу - но теперь по другой причине.Дождь здесь - это чудо, не надо было, чтобы он кончался.

Дойль тронул мои губы мозолистым пальцем:

– Тсс, Мередит. Не убивай благословение.

Я кивнула в знак, что поняла. Он медленно убрал палец.

– Забыла, что ситхен слышит все, что я говорю. - Я струдом сглотнула. - Я не хочу, чтобы дождь кончался.

Мы застыли в тревожном ожидании. Да, Айслинг погиб, и многихеще мы не досчитывались, но эти засохшие сады когда-то были сердцем нашегохолма - их жизнь важнее чьей-то одной жизни. Здесь было средоточие нашей магии.Когда умерло это место - и магия начала умирать.

Я с облегчением увидела, что мелкий дождик не прекращается.Постепенно все перевели дух.