Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

Лицо друга было перекошено от натуги. Рот оскален. Бородища и волосы развевались по ветру, могучее тело рвалось из рубахи внушительными буграми, перевитыми узлами жил. А за ним, на фоне освещенного как днем стойбища, закипала погоня. Мужчины в халатах и маленьких шапочках сбивались в плотную кучу, готовую в любой миг плеснуть в беглецов брызгами сабель и стрел.

Не помня себя, Михаил выскочил из кустов и замер, сжимая в руке кажущуюся игрушечной против такой мощи саблю. Афанасий, надсадно дыша, пронесся мимо. Подняв тучу брызг, арба въехала в воду и засела колесами в придонном иле.

— Помогай давай! — Хрип купца перерос в крик.

Татары наконец определились с вожаком, заорали, бросились за угоняемой собственностью. Михаил кинул саблю в ножны и с разбегу плечом ударил в борт. Колеса провернулись на четверть оборота.

— Еще! — прохрипел Афанасий. — Еще четверть.

— Не идет, собака! — заорал в ответ Михаил, хотя ухо друга было от него в полуаршине.

— На раз-два! — скомандовал Афанасий. — Раз-два.

Они налегли вдвоем. Арба затряслась, колеса заскрипели на несмазанных осях и провернулись еще на пол-оборота. Потеряли сцепление с илом. Утопая ногами в податливой жиже, друзья побежали по дну, выталкивая неподатливую телегу на глубину. Татары достигли берега. Размахивая факелами и крича, остановились у самой воды. Конечно, они и пили, и даже мылись изредка, но входить в нее считали чем-то святотатственным.

Дно ушло из-под ног Михаила, темные воды сомкнулись над головой. Высокий Афанасий подхватил его за шкирку и вытянул, кашляющего и отплевывающегося, на доски настила. Поднатужившись, выпрыгнул сам. Тут же вскочил, глядя на берег. Татаре все так же гурьбились там, крича и размахивая саблями, но в воду не шли.

— Вот и славно, — улыбнулся он, выдирая из бороды тину. — А смотри-ка, плывет это корыто, даже и без нашей помощи.

Михаил тоже поднялся. Показал суетившимся на берегу татарам кукиш и с удивлением оглядел новый ковчег. Двухколесная телега, называемая арбой, была размером с огромный стол. В центре — шатер из войлока, пропитанного скисшим кумысом и затвердевшего, как мрамор. Примерно сажень в поперечнике. До бортов еще по два локтя свободного пространства, до носа и кормы — высокому мужчине в полный рост уместиться. Бортик в ладонь высотой, сделанный, чтоб ничего при тряске не вывалилось, ограждал их и от забортной воды. Длинные оглобли давали дополнительную устойчивость.

— Да уж, — почесал Михаил в затылке, не зная, что и сказать. — Вот бы не подумал… А татаре-то…

— М-да, — промычал Афанасий. Ему слов тоже не хватало.

Арбу медленно относило от стойбища. Татары на берегу замолкли, будто смирились с потерей. Отошли от берега. А вскоре из виду пропали и огоньки стойбища.

— Спаслись, выходит? — спросил Михаил.

— Выходит, так, — лениво ответил Афанасий, все силы которого ушли на совершение подвига, достойного античного Геркулеса. Он растянулся на палубе и завел руки за голову.

— До своих доплывем, заберем их да к морю Дербеньскому направимся. Дотудова это корыто нас домчит точно, особенно если весла да руль справить.

— Ага, — ответил Афанасий.

— Теперь детям сможем рассказывать, как на телеге по Волге плавали. Вот потеха-то будет! Не поверит небось никто.

— Ага.

— Ежели она такая ходкая, так, может, и дальше, до самого Ширвана, пойти можно, — от пережитого нервного напряжения у Михаила открылось словотечение. Он говорил и не мог остановиться. — А потом, может, и дальше, в какой-нибудь город хорасанский. Я всегда в Кабуле побывать мечтал. Почему нет?

Афанасий неожиданно посерьезнел, приподнялся на локте. Поднял руку, призывая друга замолчать. Тот оборвал свою тираду на полуслове и проследил за взглядом купца. На берегу, среди высокой травы, горел огонек, будто кто-то запалил поминальную свечку. Огонек покачался в воздухе, разделился на два, на четыре, восемь, дюжину, и скоро берег стал напоминать пасхальную службу под открытым небом. Михаил вытаращил глаза от удивления.

Огоньки еще покачались, выстроились в почти ровную линию, взлетели, как отпущенные на свободу голуби, и понеслись к плоту. И только тут Михаил понял, что это за напасть.

Горящие стрелы дождем посыпались купцам на головы. Большинство упало в воду и потухло, зашипев и выбросив облачко пара. Несколько воткнулись в борт и остались гореть, не поджигая сырую древесину. Одна пронзила материю шатра. Вокруг нее тут же начало расти черное пятно гарева, по краям которого опасно набухали малиновым озорные огоньки.

Оказывается, кочевники пошли за ними вдоль берега и, выбрав удобное место, решили если не поймать, так хоть сжечь. Только как же они не потерялись-то? Ах да, белый шатер!!!

Афанасий вскочил на ноги, рванул белую тряпку. Та затрещала, поползла в сторону, ломая прутья каркаса. Михаил затоптал куски горящей пакли с торчащих из палубы стрел и помог другу. Со второй попытки им удалось сломать поддерживающие ткань жерди шатра.

— За борт их! — крикнул Михаил.

— Стой, они снова метят!

Михаил замер, оглянулся. Огоньки разбегались по берегу, как и при первом залпе. Выстроились в линию, поднялись. Три дюжины горящих стрел рванулись к цели. Купцы подняли смятую полусферу, как щит, с трепетом слушая, как пробивают толстый войлок костяные наконечники, чуя смрад от горения перекисшего кумыса, коим был пропитан шатер. Поднатужившись, выкинули белый купол за корму, и он поплыл, шипя и плюясь искрами, медленно затухая.

Плот стал невидим для преследователей.

Весеннее солнышко пригревало. Птицы носились высоко в небе, ловя мошек, — не иначе, к хорошей погоде. Ветер чуть рябил широкие волжские воды, по которым к устью медленно плыла арба с дюжиной человек на борту. Оглобли для впряжения быка оставляли за ней две расходящиеся пенные дорожки. Колеса, выполняющие роль килей, медленно вращались, будто катились по воде.

Афанасий дремал на носу, прикрыв глаза. Михаил по третьему или четвертому разу рассказывал историю их спасения, каждый раз приукрашивая ее новыми подробностями. То Афанасий бежал к берегу с двумя телегами в руках, да выронил одну. То он, Михаил, заступил дорогу несметному полчищу и саблей порубил многие сотни. То десятки татар бросались за ними вплавь и тонули в стремнине. Другие купцы слушали, затаив дыхание. Не перебивая, не подначивая и не ловя на неточностях, — просто наслаждались хорошим рассказом. Маленькая палуба то и дело оглашалась взрывами смеха.

Хитрован с одним из своих племянников рылся в куче тряпья. Умыкнутая Афанасием арба принадлежала мужу какой-то богатой и скаредной татарки. Модница собирала в свою юрту самое разнообразное тряпье — от платьев из тонкого шелка до тяжелых шуб из крашеных собак да линялых зайцев. Но особой чистоплотностью не отличалась, потому все было скомкано, смято, покрыто пятнами застывшего жира и довольно сильно воняло.