Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

спрашиваю у подруг, видели ли они новости про Геную, они отвечают, что в это время был повтор серий «Лета наших надежд», Джоуи влюблен в Пэйси куда сильнее, чем кажется. Я улыбаюсь и киваю, я нема как рыба.

* * *

Кончается июль, и в август я врываюсь на велосипеде, однако педали за меня крутит кое-кто другой.

Лишь у некоторых особо удачливых ребят есть мопеды, мы же рассекаем на велосипедах, подаренных на день рождения. Я не умею кататься на велосипеде, у меня никогда его не было, поэтому пришлось договориться с одним из мальчишек, Федерико. Он ниже меня ростом, с правильными чертами лица, каждый день он учтиво дожидается меня у дома, помогает оседлать велосипед, устроиться в седле и сам крутит педали стоя, везет меня туда, где мы, непутешественники, изгнанники римских и окрестных школ, решили провести каникулы.

Это место мы зовем площадью, хотя на деле это перекресток в квартале Резиденца Клаудия, застроенном типовыми частными домами, он тянется от железнодорожной станции до дороги, ведущей к озеру Мартиньяно.

На площади нет ничего особенного, один лишь фонарный столб, вокруг которого мы обычно усаживаемся, и дорожки, по которым мы гоняем на велосипедах. На этом перекрестке нет баров, газетных киосков, бильярдных клубов, место наших встреч не рядом с озером, но это новый район в Ангвилларе.

Вокруг тоже ничего примечательного: гостиничный бассейн с платным входом, где зимой и летом проводят занятия по плаванию и водному поло, поля, принадлежащие небольшим хозяйствам и частникам, тут и там лежат стога сена, какой-то давно заброшенный дом.

Агата и Карлотта утверждают, что Федерико в меня влюблен, это настоящая любовь, из-за нее можно и преодолеть крутой подъем, ради меня он готов пожертвовать дружбой и мужской солидарностью, я же испытываю к нему только благодарность и стараюсь держать дистанцию, во время езды я держусь руками за его торс, но не слишком крепко, а когда мы прибываем на место, говорю с ним редко и без особенного трепета.

Федерико – друг Андреа, это они и еще несколько мальчишек нарекли площадку нашим гарнизоном, точкой сбора, они часами сидят там, курят и обсуждают концовку чемпионата по футболу, если у кого-нибудь есть мяч, разыгрывают пару передач, но их любимое развлечение – залезать в заброшенный дом.

Я пока еще совсем не осознаю своих сексуальных желаний и потребностей: я пару раз терлась промежностью о подушку на кровати, но зачем – сама не поняла, урывками помню картинки из комиксов Мариано, разговоры на улице, рекламные щиты. У меня скудная фантазия, а реальный опыт ограничивается тем, что я видела обнаженными моих братьев и ничего при этом не почувствовала, – в общем, опыт нулевой. Родители уже много лет не занимались любовью, и никто из нас не горит желанием разбираться почему. Сейчас они далеки друг от друга, но гордо защищают свою боль, одновременно сходную и совсем разную.

Более-менее четкие представления о сексе есть только у Карлотты, она поверяет нас с Агатой в свои тайны: что ей предлагают, что хотят получить взамен; она рассказывает об этом, широко раскрыв глаза, гордая своими победами, но вызывает у меня только скуку и приступы тошноты.

Мы с Агатой стыдимся своей неосведомленности, мы не поспеваем за ходом событий, не знаем нужных слов, не умеем знакомиться, мы застряли в конце детства, мы, плоские, как доски, без груди, без задницы, похожие на манекены, будто плаваем на поверхности воды.

Рассказы Карлотты интересуют Агату больше, чем меня: она говорит о Франческо, Винченцо, Лоренцо, новый день – новое имя в списке того, что она сделала, что пережила.

Единственное, в чем я могу признаться в сложившихся обстоятельствах, – это мой интерес к Андреа, только от него у меня по телу бегут мурашки и колотится сердце. С того дня на аттракционах прошло несколько месяцев, ни ему, ни подругам я не говорила, что Мариано выгнали из дома, никому не дала понять, что в стенах нашей квартиры идет холодная война. Андреа, кажется, уважает меня, поэтому и держится особняком – не просит у меня сигареты и деньги в долг, не меня подвозит на велосипеде, не со мной гуляет в полях, где колет кедровые орехи, бьет по ним камнем, как будто это червяки.

Скоро о Карлотте начинают ходить слухи и сплетни, вокруг множится ложь и клевета. Имена тех, кому она отдала свое тело, кому дала себя потрогать, кому позволила положить руку между бедер, имена тех, в расстегнутых джинсах, тех, кто заставлял ее вставать на колени, множатся, из двух их стало, должно быть, двадцать, тридцать, и кажется, что все парни в округе уже видели Карлотту голой, всех она удовлетворила, все получили, что хотели.

В один из вечеров, когда мы с Агатой ночуем у Карлотты, мы ютимся втроем на полуторной кровати и слушаем подробный рассказ о близости, которая нам еще чужда.

Когда мы спрашиваем, как и что нужно делать, Карлотта отвечает:

– Легко, садишься сзади, прижимаясь к спине, тянешься рукой вперед и трогаешь его.

В эту секунду я открываю глаза, смотрю на потолок, на плакаты на стенах – поп-звезды, актеры, «Титаник», он пошел ко дну, Джек не смог спастись – и думаю, что нам тоже не спастись.

Карлотта настаивает, чтобы я предложила это Андреа, они никогда не отказывают, если девчонки просят их потрогать, я же отвечаю, что не могу. На самом деле я просто не хочу, но не знаю, как это объяснить.

– Если сидишь сзади, то тебе и в лицо не смотрят, – замечаю я, и фраза повисает в воздухе.

На следующий день мы с Агатой сидим под фонарем на площади и несколько часов ждем Карлотту, она должна была прийти к четырем, уже шесть, а ее все нет. Федерико сообщает, что она полезла в заброшенный дом с пятью парнями… и бог знает, когда они вернутся.

Агата говорит:

– Да ну тебя.

А я все так же чувствую, что не готова ни к осуждению за отказ, ни к этой пытке. Мы тоже должны были пойти за Карлоттой в тот дом, трогать, сосать, удовлетворять, но мы не двигаемся с места, я – как бетонная глыба, мне нужно только одиночество, подавление желаний.

Когда Карлотта возвращается из заброшенного дома, за ней по одному выходят пятеро парней, кого-то мы знаем, кого-то нет, на губах подруги играет довольная, но кривая улыбка, как у комического актера в финале спектакля: уйдя за кулисы, он разрыдается, потому что зрители недостаточно бурно аплодировали.

Первые успехи, которые позволили Карлотте почувствовать себя популярной, желанной, сходят на нет, приобретают новые оттенки.

Я