Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

начала школа отвергает меня, выбросив как просроченный соус, подтаявший полуфабрикат, и именно поэтому я не сбегаю, бросаю якорь – это мой поношенный рюкзак и тетрадь вместо дневника, – выстраиваю баррикады, сражаюсь, вижу поле битвы – шагаю туда, как солдат.

Мои волосы отросли, они рыжие, длинные и одинаковые с обеих сторон лица, поэтому оно выглядит более точеным, уши теперь надежно спрятаны, защищены, я не осмеливаюсь делать высокий хвост или пучок; у меня нет груди и задницы, но я стройная, поэтому чаще надеваю те немногие облегающие вещи, что у меня есть, выставляю напоказ ключицы и тонкие запястья, в электричке тайком крашу ресницы тушью, глядя на себя в зеркало. Я чувствую, что как будто вылезла из своей скорлупы, я должна решиться стать лучшей версией себя, забыть о дурной славе, которую я снискала в прошлом.

Единственное, что может тебя спасти, когда нет денег, – это красота, твержу я себе, все чаще причесываюсь, указательным пальцем оттягиваю вниз кожу на щеке, чтобы подвести нижнее веко карандашом – так взгляд будет казаться глубже, приковывать внимание. У меня мало нарядов, но даже эти крохи сделают меня непохожей на мать, неухоженную женщину из рабочего класса, посудомойку, что покупает льняной костюм, чтобы прикинуться той, кем она не является. Мне нужно как можно скорее изжить в себе ущербного ребенка, превратиться в женщину, достойную любви. Мной овладела нестерпимая жажда перемен, и я очертя голову кидаюсь в нездоровое соревнование, конкуренцию тел и взглядов.

Проходит первая учебная неделя, и я сообщаю Федерико, что мы должны поцеловаться, мне нужно пройти крещение, но повторов не будет, и аплодисментов тоже, мы не пойдем вместе в заброшенный дом и не будем ездить на одном велосипеде, для меня этот мальчишка как замороженная рыба в морозилке – лежит там и, если что, может выручить, когда нечего приготовить на ужин.

Поцелуй выходит так себе: больше похоже на ощущение, когда нужно хорошенько что-то прожевать, чем на проявление чувств, слюна стекает из уголков рта, Федерико ниже меня ростом, от волос неприятно пахнет гелем для укладки, а его обходительность только мешает. Все случается за парапетом, рядом с нашей площадью, ни тайком, ни на виду, под соснами, с которых то и дело падают гусеницы. Федерико спрашивает, встретимся ли мы снова, а я вытираю губы тыльной стороной ладони: не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о моей неявной просьбе.

Я отвечаю:

– Нет, у меня дела. – И тут же поворачиваюсь к нему спиной.

* * *

Подвальный кабинет превращает нас, учеников, в ночных животных, мы хлопаем глазами, как мотыльки крыльями, чтобы не уснуть.

Мы с Агатой сидим за одной из средних парт, впереди – заучки, позади – те, кто и слышать не хочет о книгах, я уверена, ни у кого из них нет такой же необходимости, как у меня, не скатываться ниже определенного среднего балла, чтобы не разбудить дракона о трех хвостах, что обитает внутри моей матери.

Мальчиков мало, почти все некрасивые, я постоянно твержу Агате, что в других классах есть хотя бы пара нормальных парней, а в нашем никого: один, с тонкими жидкими волосами, краснеет, едва открыв рот, другой – низкий и коренастый, со слишком крупным лицом, у третьего сальные патлы, а сам весь в родинках, четвертый выделился передними зубами – один налезает на другой, а еще у него нос кривой. Меня от них воротит, хочется их похоронить, развеять по ветру. Один только еще ничего, но о нем и речи быть не может, есть на то некоторые причины; его зовут Самуэле, он уже дважды оставался на второй год, он такой один в классе, по возрасту он еще проходит, его нельзя отчислить, поэтому он продолжает упорно и с показной беспечностью заваливать экзамены. У него детское лицо, пухлые губы, взгляд одновременно мягкий и грозный, он часто ходит в спортивном костюме и видавших виды кроссовках, но детали выдают сына состоятельных родителей: часы, браслеты, цепочки, обувь пусть и поношенная, но каждую неделю на нем новая пара, он ее убивает, постоянно играя днем в футбол. Самуэле всегда опаздывает, приходит без рюкзака, садится на первый ряд и спит или молча листает газеты и книги, которые ему по вкусу и которых нет в школьной программе. Нам, неловким, робким первогодкам, он внушает трепет, даже страх. На уроках он сворачивает самокрутки и крошит траву, чтобы скурить косяк на перемене, в остальное время он нас не замечает, как принц не видит лягушек, сразу после звонка он сбегает к своим бывшим одноклассникам или к ребятам постарше, которые входят в школьный совет и скоро поступят в университет.

– Он меня пугает, – признается однажды Агата.

Самуэле пришел ко второму уроку, от него разит перегаром, потому что он с утра пораньше выпил пару бутылок пива, на нем желтая толстовка, глаза опухшие, он заплетающимся языком говорит учителю английского, который пытается спросить его по домашнему заданию:

– Сегодня ночью луна упала с неба, скоро конец света.

В классе наступает благоговейная, вибрирующая тишина.

Уроки латыни и греческого – настоящее мучение, учительница непреклонна и безраздельно властвует над нами, ей не нужно даже повышать голос: каждый ее неодобрительный взгляд обрушивается нам на голову, как ночная тьма, она может уничтожить любого из нас, лишь назвав по фамилии. Даже Самуэле ее уважает: на ее уроках он тихонько дремлет и никому не мешает, – она же не замечает его, как будто он ничем не отличается от стоящего в углу папоротника.

Первые несколько месяцев мы в недоумении от этих языков, которые не понимаем и не хотим понимать, мы заучиваем склонения и глаголы, как роботы или заводные куклы, дома, в электричке, на кухне, до, после, во время уроков, таскаемся со словарями под мышкой, каждый из них весит несколько килограммов, как мешок муки или полная бутылка масла.

Мои словари греческого и латыни старые, все в пятнах, подержанные, достать их помогла подруга матери; страницы пожелтели, на полях теснятся нечитаемые пометки прежних хозяев, так что у меня нет свободного места, чтобы подписать карандашом спряжение, которое пригодилось бы во время контрольной, когда по партам передают вселяющие ужас тексты на греческом.

«Что я здесь забыла?» – спрашиваю я себя, снова и снова листая словарь, ведь даже в Греции уже не говорят на этом древнем языке.

Первые полученные оценки – жалкие «удовлетворительно», задания все исчерканы красной ручкой, и я не осмеливаюсь показывать их матери, поэтому прячу их и подделываю ее подпись в дневнике, если для других шесть из десяти – повод для