Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

— Мы с папой считаем… Мы с папой решили… Мы с папой…

Ольга Бондарь оказалась первым человеком, не считая преподавателей кафедры судебной медицины, который отнесся к его выбору серьезно и с огромным уважением.

Но почему же из головы не идут строки Гильвика?

* * *

К утру ливень приутих и превратился в ровный, навевающий сон и скуку осенний дождь. Даже не похоже на конец апреля, скорее уж начало ноября. Сергей заснул в шестом часу утра, измучившись осознанием такой простой и пугающей мысли: он совершил ошибку, непоправимую ошибку. И пути назад у него нет. Ничего изменить уже нельзя, иначе он не сможет сам себя уважать.

Мысль, одолевавшая его всю ночь, имела две составляющие. Первая заключалась в том, что Лена — совершенно определенно не тот человек, с которым Сергей Саблин хотел бы прожить жизнь. Но она ждет ребенка, их ребенка, поэтому он обязан жениться на ней и стать хорошим мужем и хорошим отцом. В этой составляющей у него не было ни малейших сомнений, все очевидно, и глупо закрывать на это глаза. Одно плохо: мама оказалась права. И нужно во что бы то ни стало постараться скрыть от нее этот факт. Никогда, ни за что на свете Серега Саблин не признает чужую правоту, если сам до этого отстаивал другое мнение. Он легко принимал точку зрения собеседника, если не высказывал собственную позицию. Но стоило ему обозначить суть собственного убеждения, отступить от него он уже не мог, даже сознавая, что ошибался, что упорствует в нелепом и ненужном заблуждении. Серега Саблин был в общем-то сильной личностью, но были вещи, делать которые он не мог органически: признавать свою неправоту и просить прощения. А уж признавать собственную неправоту перед мамой было выше его сил при любых раскладах.

Вторая составляющая ночных переживаний оформилась не столь отчетливо, она волновала и пугала Сергея. Он так и не понял, почему слова Эжена Гильвика не давали ему покоя, всплыв на поверхность сознания из бог весть каких глубин:

Я ходил без тебя в леса,

Я ходил без тебя в луга,

Без тебя я смог сто тропинок пройти,

Без тебя я смог у ручья прилечь,

Без тебя я смог весь вечер нести

Тяжесть своих одиноких шагов.

Больше я так не хочу —

Без тебя.

Он не мог бы поручиться за точность цитирования, прошло слишком много лет с той поры, когда тетя Нюта их декламировала, а Сережа замирал, охваченный нежностью и неясной тревогой. Но в целом был уверен, что помнит стихотворение достаточно близко к тексту. И с чего оно так назойливо крутится в голове, и звучит в ушах голос тети Нюты, и неясная тревога, щемящая и в то же время сладкая, не дает ему покоя?

Ответа он, проснувшись, не нашел, но зато нашел, как ему показалось, очень правильное и рациональное решение: позвонить Ольге. Телефон у него есть. Ольга вчера показала себя вдумчивой, умной и заинтересованной слушательницей, если рассказать ей о своем смятении, вызванном Гильвиком, то она обязательно поможет разобраться. Она проанализирует каждое слово в стихотворении, каждую мысль, о которой Сергей ей расскажет, она вникнет во все обстоятельства и непременно поможет ему справиться с этой томительной и необъяснимой тревогой. Сам он причин для тревог не видел. Он видел причины только для отчаяния из-за ошибочно принятого решения, отменить которое он не в силах. А тревога-то тут при чем? Тревога — это симптом отсутствия информации, непонимания, ощущения того, что ты не управляешь ситуацией, не контролируешь ее. Ничего подобного в своей жизни Серега Саблин в данный момент не наблюдает.

Поэтому он без малейших колебаний вытащил из кармана кожаного пиджака, в котором накануне был на банкете, глянцевый прямоугольник, на котором с одной стороны было каллиграфическим почерком выведено незнакомое имя, а с другой — нацарапан номер телефона. Хорошо, что банкет по случаю юбилея Михаила Евгеньевича состоялся в субботу, сегодня выходной, и дежурства у него нет, и Ольга, надо надеяться, свободна.

Она ответила сразу же, словно сидела возле телефонного аппарата или в момент звонка проходила мимо.

— Конечно, — согласилась она, едва услышав просьбу Сереги о встрече, — только где? На улице такой дождь, не хочется промокнуть.

— Может, в кафе посидим? — предложил он.

Девушка рассмеялась в трубку.

— А до кафе как добираться? На ковре-самолете? Если хочешь, можешь приехать ко мне домой, родители уехали на дачу с самого утра, несмотря на погоду. Вот охота же этим маразмом заниматься! Меня на дачу даже под расстрелом не вытащишь.

Сергей ошарашенно молчал. Он готовился уговаривать, выслушивать отказ — а как же иначе должна повести себя девица на выданье, когда ей предлагает встретиться молодой мужчина с явно не матримониальными намерениями? Зачем им встречаться, если это не романтическое свидание?

— Чего ты молчишь? — снова послышался ее смех. — Не бойся, я тебя приглашаю к себе без всякой задней мысли. Ничего такого я в виду не имею. Впрочем, может быть, и имею. Это уж как пойдет.

— Что пойдет? — испуганно спросил Серега, который при всей быстроте ума никак не мог угнаться за ее прихотливым юмором. — Куда пойдет?

— Пойдет туда, куда надо, — девушка уже откровенно хохотала. — Да не волнуйся ты, против твоей воли ничего плохого с тобой здесь не случится. Я тебя не обижу.

Ее грудной, чуть хрипловатый смех звучал так задорно и открыто, что Сергей опомнился и тоже невольно улыбнулся. Не привык он к такому, Ленка никогда не была прямой и откровенной, она жеманилась, намекала, одним словом, «давала понять». И если прежде Сергею это нравилось и даже умиляло, то сейчас он вспомнил об этом с неожиданным, непонятно откуда взявшимся раздражением.

Он записал адрес, накинул ветровку с капюшоном, схватил зонт и выскочил на улицу. Поймать машину в такую погоду в Москве — дело совершенно нереальное, но ему все-таки удалось остановить какого-то бомбилу на раздолбанных «Жигулях» первой модели с ржавым задним правым крылом и изрядно поцарапанными дверцами. Да какая разница! Лишь бы довез.

Ольга открыла ему дверь вся в черном: черные широкие брюки с высоким широким поясом, которые в первый момент Серега даже принял за длинную юбку «в пол», черная облегающая трикотажная кофточка с глубоким вырезом, в котором сияла белоснежная кожа пышной груди, два ярких пятна — бирюзовый шарф, перехватывающий высоко поднятые на затылке густые вьющиеся волосы, и крупная подвеска из бирюзы в серебряной оправе, висящая на серебряной же цепочке. Сергей обомлел. Да та ли это девушка, которую он вчера впервые увидел и ничтоже сумняшеся сравнил с каракатицей?! Куда делись короткие ноги? Где некрасивой формы ягодицы? Где пресное, неинтересное лицо, единственным достоинством которого ему казались только обрамленные длиннющими ресницами темно-карие глаза? Куда это все девалось? Ведь вчера все эти чудесные «достоинства», подчеркнутые красным костюмом, громко заявляли о себе!

Ольга отступила назад, пропуская его в прихожую, и усмехнулась, глядя на его растерянное лицо.