Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

— Ну, я вижу, шоковая терапия пошла на пользу. Ты даже цветочка не принес. В голову не пришло, да?

Он удрученно кивнул и принялся стаскивать промокшую ветровку, с которой вода капала на лежащий в прихожей дорогой палас.

— Значит, я вчера хорошо постаралась, — весело продолжала Ольга. — Я же понимала, с какими мыслями ты будешь со мной общаться, и ситуацию твою знала, меня просветили. И мне было ужасно жалко тебя уже заранее. Потому я и костюмчик такой надела, специально выбирала, неделю голову ломала, во что бы такое нарядиться, чтобы ты с первого взгляда понял: я не стараюсь тебе понравиться и ни на что не претендую. Не хотела, чтобы ты зря нервы тратил на этот маразм. Я же знаю, что моя фигура так же далека от совершенства, как уши от пяток, и ноги короткие, и все остальное не очень, но я знаю, как нужно одеваться, чтобы это всё выглядело пристойно, а как одеваться не нужно, чтобы не подчеркивать мою чудесную красоту. Вот вчера я как раз и оделась так, как не нужно. Тебе понравилось?

И она снова расхохоталась искренне и безудержно. Но Сереге не было смешно. Он чувствовал себя растерянным и никак не мог сориентироваться в заданном Ольгой тоне. Она шутит? Или говорит серьезно? Чего она ждет от него, каких слов: искренних комплиментов, на которые он никогда не был мастером, или язвительного подшучивания? Может, лучше ничего не отвечать насчет ее внешности, а то так недолго и впросак попасть. А попасть впросак, да еще с малознакомой девушкой, Серега Саблин позволить себе не мог — самолюбие всегда было выше любых резонов.

— Я насчет цветов не понял, — признался он, с недоумением ощущая, что впервые в жизни ему легко признаваться совершенно, в сущности, постороннему человеку в том, что он чего-то не понимает. В своем окружении Сережа Саблин всегда был самым умным, самым начитанным, самым способным и самым ловким. Он был неформальным лидером в любой группе, к которой соизволял примкнуть. Ему смотрели в рот, к нему прислушивались, им восхищались. И, уж конечно, ни о каком непонимании чего бы то ни было с его стороны даже речь идти не могла. А тут… Какая-то девица, да еще на три года моложе его самого. И он без малейшего усилия говорит о том, что «не понял». Даже на душе не заскребло.

— Я сделала вчера все, чтобы ты не относился ко мне как к существу противоположного пола. Я хотела, чтобы ты не видел, что я женщина. Ты должен был увидеть во мне просто человека, возможно — товарища, в любом случае — собеседника, но никакой романтики. Раз ты не принес мне цветы, значит, у меня все получилось. Или нет?

— А ты действительно женщина? Не девушка?

Спросил — и обмер. Слова вырвались прежде, чем он сумел их осознать, обдумать и удержать внутри себя. Зачем он спросил? Какая ему разница, есть у Ольги сексуальный опыт или нет? Что она теперь о нем подумает?

Он еще пытался спасти положение, поэтому глупо добавил:

— Или это просто фигура речи, и под словом «женщина» ты имела в виду, что ты не мужчина?

Она снова расхохоталась и пошла в гостиную. Серега последовал за ней.

— Саблин, — Ольга повернулась к нему, лицо ее было совершенно спокойным, без тени смущения, — ты окончательно зарапортовался и сам себя загнал в угол. Давай я помогу тебе выпутаться.

— Давай, — покорно кивнул Серега, не очень отчетливо понимая, что происходит.

— Ты совершенно правильно заметил: я не мужчина. Более того, я действительно женщина, то есть я уже очень давно не девушка. Если тебя это интересует, то добавлю: сейчас я свободна. А теперь рассказывай, что случилось и какой у тебя ко мне разговор. Ты что пьешь, чай или кофе?

— Чай, — пробормотал он, — крепкий, сладкий, с лимоном. А курить у вас в квартире можно?

— Тебе — можно. А мне нельзя. Но я тобой прикроюсь.

— Что значит — мне можно? — он снова ничего не понимал. — Ты что, собираешься сказать родителям, что я к тебе приезжал?

— А почему нет? — ответила она вопросом на вопрос. — Что мне скрывать-то? Что плохого в том, что ты приезжал? Наоборот, они будут совершенно счастливы, что их усилия увенчались успехом. Да расслабься ты, Саблин! Запомни: я никогда не вру предкам. Врать — это не уважать саму себя. Потому что если ты делаешь то, в правильности чего ты уверен, то ты обязан свою точку зрения отстаивать. А если ты знаешь, что делаешь неправильно, и пытаешься это скрыть и наврать, то ты козел, который знает, что делает гадость, и все равно делает. И при этом пытается делать вид, что этого не делает. Такой козел права на самоуважение не имеет. Согласен? Тогда пошли на кухню, будем пить чай, курить и разговаривать, а вечером я скажу, что ты приезжал и накурил тут.

— А как же курение? — Сергей не удержался, чтобы не поддеть ее. — Ты же только что сказала, что не врешь?

— Так я и не вру. Я умалчиваю. Если они спрашивают: «Ты что, курила?», я всегда признаюсь, не отнекиваюсь и не выкручиваюсь, хотя и понимаю, что сейчас начнется. Оно и начинается. Но если не спрашивают напрямую, то молчу, конечно. Что я, враг себе? Я скажу, что ты приезжал и накурил. Если они спросят, курила ли я вместе с тобой, признаюсь. Если не спросят — промолчу. Вот и все.

Они устроились на уютно обставленной идеально чистой кухне, Ольга заварила чай в красивом чайнике из английского фарфора, поставила чашки и сахарницу, нарезала тонкими ломтиками лимон. Предложила Сергею сделать бутерброды, но он отказался.

— Ну, рассказывай, — Ольга села напротив него, немного отодвинув стул от края стола, положив ногу на ногу, с прямой спиной и расслабленными руками: в одной руке сигарета, другая свободно лежит на подлокотнике полукресла.

Он мучительно соображал, с чего начать. Что он хотел ей сказать? О чем спросить? О тревоге и беспокойстве, вызванными давно забытыми стихами? Как-то глупо… Но Серега Саблин был по-казацки упрям и упёрт: если начинал, то доводил до конца, даже понимая, что начинать-то и не надо было. Он не из тех, кто, ввязавшись в драку, трусливо бежит с поля боя.

— Ты стихи любишь? — с места в карьер начал он.

— Нет, — спокойно ответила Ольга. — Я люблю прозу. Стихов я не чувствую и ничего в них не понимаю.

Сергей опешил. Такого он не ожидал. Как же можно навязывать разговор о поэзии человеку, этой поэзией ни на минуточку не интересующемуся? Но как-то же надо подойти к Гильвику!

— Тебе понравилась моя тетя Нюта?

Ольга кивнула и улыбнулась.

— Удивительная женщина. От нее веет какой-то неземной силой. Я всегда почему-то думала, что такими должны быть гадалки и колдуньи.

— А она и есть колдунья, — признался Серега. — И гадалка заодно. У меня в роду по материнской линии все сплошь ворожили и гадали. Не знаю, была у них какая-то особенная способность или все это шарлатанство, не разбираюсь я в этом и судить не могу. Но то, что у всех женщин потрясающая интуиция и от всех веет какой-то загадочной силой — это правда. А Нюта у меня очень хорошая, она меня, считай, вырастила и воспитала, маме не до меня было, у нее сначала кандидатская, потом докторская, лекции, студенты, аспиранты, докторанты, конференции, заседания кафедры, монографии и все такое… В общем, ей всегда было некогда. Про отца я уж вообще молчу, для него весь мир ограничен площадью операционного стола. А у Нюты всегда находилось для меня и время, и внимание, и любовь. Все, что я знал в детстве, я знал от нее. И про строение человеческого уха, и про «холодную войну», и про «Собачье сердце» Булгакова, которое тогда было в списке запрещенной литературы. Даже про Каныка я от нее знаю.