Годы паники. Как принять верное решение, когда все говорят «пора рожать» - Нелл Фриззелл

людей, с которыми познакомилась благодаря плаванию, знаменитостей, у которых брала интервью, людей, которые приглашали меня на свои свадьбы, бывших коллег, друзей семьи и – в приступе безумной храбрости – обоих родителей. Они почти двенадцать лет как не бывали вместе в одном помещении, а в последний раз их общение вылилось в язвительный диалог по электронной почте по поводу какого-то счета за газ и электроэнергию. Потребовалось меньше трех реплик с каждой стороны, чтобы он переродился из язвительного в апокалиптический. Еще пригласила четверых мужчин, с которыми надеялась переспать, пару приятелей, с которым не виделась почти десять лет, и горстку знакомых, которые, очень хотелось верить, со временем должны перейти в разряд друзей.

Приглашения изготовила сама: три мои фотографии в раннем детстве с тремя повторами тех же композиций теперь, в возрасте 29 лет. Там была я в розовом кардигане, бегущая к камере при сильном ветре (воссоздано на болотах у моего дома). Я, убирающая столик в поезде, одетая в какую-то превосходную вязаную штучку (воссоздано за обеденным столом дома). И первое школьное фото (воссозданное на чердаке в доме матери): я в розовом джемпере из полиэстера, купленном в супермаркете. На приглашениях написала большими белыми буквами: «Мне бы очень хотелось повидаться с тобой. Я считаю тебя прекрасным человеком». Ниже добавила: «Будет выпивка. И еда. И танцы. В смысле, вечеринка». Еще более мелкими буковками: «Приводи приятелей. Никаких подарков».

Забавно, искренне, непринужденно, думала я. Не слишком умоляюще? Нет. Не слишком много гордыни? Надеюсь, нет. Кто-нибудь вообще придет? Кто знает!

Настигшая меня парой месяцев раньше мысль, что я встречу этот день рождения в статусе одиночки, осознавалась спокойно и тихо, словно наблюдаешь, как мобильный телефон летит в воду и ложится на дно реки: все уже случилось, ничего нельзя сделать, чтобы это изменить. Всего два года назад я была уверена, что войду в четвертый десяток рука об руку с бойфрендом – с мужчиной, с которым впервые поцеловалась в день своего 22-летия, с мужчиной, который помог мне бросить его меньше двух лет назад и приехал в тот вечер, чтобы помочь (опять!), привезя часть музыкальных альбомов, которыми некогда были заставлены все стены нашей общей квартиры.

Но так уж случилось. И наверное, я была не против одиночества как такового. И, как часто случается во время «потока», знание, что что-то точно не случится, принесло такое же облегчение, как если бы оно точно случилось.

Почти весь год, пока мне было двадцать девять, меня спрашивали, чего я хочу достичь «к тому моменту, как исполнится тридцать». Вопрос-то мерзенький, и его следовало бы объявить вне закона. Однако я уверена: всех нас спрашивают о чем-то подобном – и мы грешим тем же самым. Этот вопрос плодит совершенно ужасные списки, манифесты и намерения в среде моих сверстниц, включая подругу, которая впала в такую панику, перечисляя «30 дел, которые я хочу успеть до 30», что вписала туда «научиться ездить верхом» аж целых три раза. И отметить дату – полных тридцать лет – значило положить конец не только дурацким планам, но и чувствам вины, стыда, паники или отвращения, вызванным неспособностью их реализовать.

Как и многим, мне попросту не довелось отпраздновать тридцатник в прибрежном коттедже у костра с бойфрендом. Не было возможности провести этот день в «доме на колесах» у подножия горы вместе с отцом моего ребенка. Не было шанса, что я встречу тридцатилетие беременная, помолвленная, в собственном доме или глядя в глаза человека, который захочет провести остаток дней, сплетаясь со мною в романтической любви.

Хотя у меня отсутствовали буквально все характерные признаки взрослого, эмоционального и материального успеха, до меня дошло: я все равно могу закатить достойную вечеринку.

Я пригласила бы всех, кто привносил в мою жизнь радость и воодушевление, и поблагодарила бы за то, что они любят меня. Платье надевать не стала. Вместо него откопала в залежах трусов блескучий черный комбинезон, который прикупила в магазине женского белья в переулке у Петтикоут-Лейн в Уайтчепеле двумя годами раньше. Предназначался он для похода на концерт Грейс Джонс, после того как я уверилась, что из имевшейся одежды для этого ничего не подойдет. Когда покупала, миниатюрная женщина в кардигане и сари, владелица магазина, совершенно спокойно поинтересовалась, не нужны ли мне чулки в сеточку. Я вежливо поблагодарила и отказалась – мол, спасибо, этого вполне достаточно.

Накануне вечеринки я расчистила место на полу в кухне и методично вырезала двадцать одну серебряную букву: слова «отличная работа, мам!» надо было пришить к передней части комбинезона, а к спинке – дату и вес при рождении. Потом часа три вручную пришивала. А к вороту пристрочила огромный кусок белой сетки на манер елизаветинских воротников. Поскольку это моя «свадьба с собой», я хотела одновременно выглядеть сексуально и вызывать восхищение; быть броской и праздничной; устрашающей и гламурной. В моем представлении должно было получиться нечто среднее между Дэвидом Боуи и боксером среднего веса. Во время мероприятия мама подходила к каждому, кто оказывался на расстоянии локтя, и шипела театрально:

– Она нашила слово «мам» прямо поверх своей сами-знаете-чего!

Намереваясь назначить какую-нибудь важную роль отцу – и тем самым напомнить, что ему как родителю полагается оказывать мне какую-никакую поддержку и помощь, – я попросила его украсить помещение. Он и его почти-уже-бывшая жена в тот момент находились в процессе одной из многочисленных и учащавшихся размолвок. Но тем не менее на праздник приехали все – в машине, набитой бархатом, золотом, блестками и драпировками, которые превратили банкетный зальчик в нечто похожее на уборную драг-квин. К тому моменту мне все было до лампочки, но теперь, задним числом, понимаю, какой это жест доброй воли в то время, когда они, должно быть, переживали жесткий стресс. Поскольку это «свадьба для одной невесты», я позаботилась, чтобы еды было вдоволь, в том числе четыре подноса бургеров, салаты и примерно 87 мисок с чипсами. Наверное, весь зал благоухал, как закусочная на колесах. А еще многострадальная и практически святая матушка испекла торт, которого хватило бы, чтобы накормить целую армию.

Кстати, в своей речи (да, разумеется, без речей не обошлось – ведь это, как я не устаю повторять, моя единоличная «свадьба») я не воздала своей матери должное. Даже не приблизилась к этому. Мама – неподвижная точка во вращающемся мире, главная союзница, великодушная, энергичная, отважная, неутомимая, умная, красивая, добрая и неподдельно веселая женщина, которой я обязана всей жизнью. Мне следовало встать перед всей честной компанией и рассказать каждому,