Годы паники. Как принять верное решение, когда все говорят «пора рожать» - Нелл Фриззелл

только потому, что заметила у него на книжных полках учебники по математике).

Я сажала в крохотном садике цветную капусту и клубнику, ездила пьяная на велосипеде, требовала возмещения транспортных расходов, выступила на камеди-вечере в Южном Кенсингтоне в кроссовках и спортивном костюме, а потом решила пройти пешком 12 км до дома – одна. Трое разных мужчин возили меня на свидания на Бичи-Хед[11]. Трое! У меня появилась новая соседка по квартире, блестящая юмористка, которую я обожала, которой восхищалась и с которой чудесным образом подружилась в тот год, когда разорвала отношения с бывшим бойфрендом. Я перестала краситься, часами трепалась в «гуглочате», вместо того чтобы работать, флиртовала с людьми в других городах и однажды в воскресенье дома у мамы смотрела «Пуаро».

Я чувствовала себя гибридом, промежуточной личностью, срединной точкой.

Я была одновременно прежней Нелл в эпоху «до отношений» и новой Нелл эпохи «после разрыва». Я была физически сильна и эмоционально уязвима; строила карьеру и зарабатывала меньше, чем большинство друзей. Я хотела, чтобы меня любили все, и потеряла веру в отношения. Мне было тридцать. Я была огненным расплавом.

В тот день, когда я стояла на крыше в полумиле от дома, где выросла, и слушала, как плачет отец, первой реакцией был гнев. Как он смеет плакать?! Почему он не играет по моему сценарию? Вот она я, свободная, состоявшаяся, сильная женщина, говорящая ему, что у меня, возможно, не будет детей, что, возможно, мне не нужны дети, чтобы самореализоваться. Ему следовало впечатлиться, быть на моей стороне. Второй реакцией стало этакое садистское удовольствие. Я заставила папу плакать! Мой образ жизни, потенциальная безнадежность на личном фронте, очевидная неспособность найти точку опоры сокрушили отцовский дух. Студентка-отличница, прирожденная музыкантша, состоявшаяся выпускница и публикуемая журналистка, которой он мог похваляться перед всеми, так его подставила. Я не сделаю его счастливым, не подарю внуков, откажу в удовольствии увидеть новое поколение, несущее его кровь. После многих лет фрустрации и разочарований, вызванных поведением родителей, я смогла нанести встречный удар. Я брала власть в свои руки.

Разумеется, эта власть никогда не была – и никогда не будет – ничем иным как иллюзией. Жить в человеческом теле – значит существовать в состоянии неопределенности. Мечась по миру, выковывая для себя жизнь из профессионального успеха, личной драмы и физической силы, я в то же время увязла в гражданской войне против собственной утробы. Она заставляла меня принять решение в отношении того, над чем я не ощущала никакой власти, и угрожала отобрать право на это решение, если буду слишком долго откладывать.

Как выразилась Терри Уайт в тот день, когда мы сидели и обсасывали тему сексуальной несправедливости современного мира задолго до того, как ее жизненный путь сменил направление и она забеременела: «Это – неведомое».

– Я по-прежнему уверена, что не хочу иметь детей, – говорила тогда Терри, – но, думаю, мало кто не сомневается в таком решении. Я не могу ничего сделать, чтобы осязаемо прочувствовать этот опыт, не могу его попробовать. Ясность, к которой я всегда стремилась и всегда приходила во всех остальных областях жизни, в данной области недостижима. Я способна принимать большие решения. Но этот вопрос всегда был в сознании вопросом, который я не могу решить. Я думаю, что нашла верный ответ; я не считаю, что мне следует иметь детей или что я буду их иметь. Но тот факт, что я все еще могу это сделать, – вот что продолжает клевать мне мозг.

Тук-тук-тук. Снова, и снова, и снова. Это лишает сил.

* * *

У некоторых женщин эту долбящую панику конечной фертильности в итоге заглушает решение родить в одиночку. Например, есть у меня подруга Фреда – коллега-журналистка, с которой я познакомилась на лестнице мельбурнской городской ратуши во время камеди-фестиваля в 2015 году. Тогда я очень мало задумывалась о долгосрочных планах, зато много размышляла о том факте, что наконец-то нашелся человек в этом странном полушарии, который с полуслова понимал меня, стоило упомянуть WHSmith[12], Twiglets[13], Radio 4, White Lightning[14], «Хайбери и Излингтон»[15], CBBC[16] или PG Tips[17]. Подозреваю, мы немножко ностальгировали. Сегодня мы обе стали родителями, пережили беременность, схватки и родили сыновей.

– Я всегда представлял себя как человека с детьми, – говорила Фреда, когда мы разговаривали по мессенджерам за считаные недели перед премьерой ее выдающегося документального фильма «Морской конек». – Я не думала о себе как о папе или маме – но думала о детях, которые у меня появятся. В этом плане желание иметь детей было совершенно независимым от вопроса, как именно я обзаведусь ими.

Несмотря на наши в какой-то мере разные жизни, есть один важный момент, в котором мы сходимся: страх перед конечной природой фертильности ускоренно подтолкнул нас к принятию решения, которое полностью изменило жизнь.

В свои «двадцать с хвостиком» мы верили, что наши часики тикают.

Это ощущение – что тебя поставили на счетчик – было мне очень знакомо.

– Я не в курсе, насколько это похоже на то, что описываешь ты, – говорила Фреда, когда мои губы тронула улыбка. – Но я буквально не знала, не стану ли со дня на день бесплодной.

И поэтому приняла решение: уехать из Австралии, вернуться в тот приморский городок, где выросла, купить дом и родить ребенка. Страшно ли было ей делать это в одиночку? Становиться матерью-одиночкой?

Фреда, по ее словам, не смогла бы этого сделать без феноменальной поддержки со стороны родителей. Благодаря им она может посвятить себя воспитанию ребенка в такой мере, которая недоступна многим женщинам.

Рекомендовала бы она становиться родителями-одиночками другим людям в их «годы паники»?

– Быть родителем – это часть моего предназначения; просто таково мое внутреннее устройство, – улыбаясь, сообщила она. – Но что, если у человека нет этого стремления? Если ты можешь представить жизнь и будущее – счастливое будущее – без детей? Тогда, может, и не стоит. Это трудно, – подчеркнула она.

Мы обе посмеялись. А потом вздохнули.

* * *

Говоря отцу, что у меня, возможно, не будет ребенка, я проводила линию фронта: разбивала свой лагерь на стороне бездетности в порядке самообороны. Я ни в коем случае не хочу сказать, что люди, не желающие иметь детей, делают это из агрессивных или ошибочных намерений.

Совсем наоборот: я полагаю, те, кто до спинного мозга уверен, что не будет рожать и не хочет быть родителями, абсолютно правы.

Их следует уважать и защищать. Бог