Дорога на Аннапурну - Марина Москвина

— Эти все насекомые, — кричит Лёня, — выскакивают из твоей головы! Ты боишься их, и сон разума порождает чудовищ!!!

А я:

— Бежим отсюда!

Он:

— Я пообещал хозяйке сто рупий!

— Дай ей сто рупий! — Я ору — И бежим!

Он стал собирать вещи, побросал все в рюкзак.

Мы спустились вниз и на улице в свете дымящих керосинок среди стайки старух обнаружили того самого владельца бунгало, где безудержно гуляет ветер.

Я говорю ему:

— Друг! Нас заели насекомые. У тебя нету насекомых?

Он решительно отвечает:

— У меня? Нет!

Тогда мы другими глазами взглянули на его комнату, уже куда более доброжелательно обведя ее тусклым лучом фонарика. Смотрим, хотя бы кровати стоят не так близко к стенкам, чуть выше потолок, — явно стали вырисовываться какие-то блага, которые сразу не обнаружились. Правда, стены и потолок в точности такие же, соломенные с дырками. Ну, бедняк и в слоновьем следу приютится, как гласит непальская пословица.

Не зажигая свечи, не раздеваясь, мы легли на почти уж ничем не прикрытые доски — два чужеземца, далеко удалившиеся от своей родины.

Честно говоря, мы и дома спим черт-те знает на чем. У нас уже вся кровать развалилась, но внизу есть ящик — за него-то и ценит Лёня нашу кровать, он в этом ящике на протяжении десятков лет хранит свои старые ботинки. Этакий бывший сексодром, на котором лучше вообще не дышать и не шевелиться, а то он скрипит и разъезжается в разные стороны.

У нас гостила писательница Дина Рубина, увидела этот музейный экспонат и говорит:

— Я вам куплю новую кровать. Мы с Борей купили кровать в рассрочку. Наша с ним старая была на разных уровнях. Он — немного пониже, я — повыше. В конце концов, я выкинула ее, и мы купили новую. Теперь я буду выплачивать за нее двенадцать месяцев!..

Впрочем, я понимаю, такая покупка — слишком решительный шаг в жизни человека. Можно ведь найти компромиссное решение. Например, основание оставить прежним, а сверху — раздобыть и бросить новый матрац!

Мы как-то в Польше ходили на экскурсию в магазин матрацев. Там были матрацы, наполненные водами разных морей: Карского моря, Белого, Красного, Черного, Эгейского, Средиземного… У нас глаза разбежались. Мы с Лёней стали скакать на этих матрацах, а они: бву-у! Бву-ву-у-у..

Нам говорят:

— Оболочка отдельно. А воду повезете домой в канистре. Лучше берите, — они говорят, — матрац с песком пустыни Сахары. Хотите с песками Гоби или Каракумы…

Мы, конечно, ничего там не стали покупать. А тут Лёнин брат Женя, врач-реаниматолог, обзавелся ортопедическим матрацем, а нам предложил продать старый, причем довольно дорого.

Лёня говорит:

— Только человек с железными нервами может спать на матраце, на котором десять лет проспал реаниматолог. Шок травматический можно заработать. Пускай скидывает треть цены!

И купил себе вместо кровати и матраца специализированную подушку «Здоровье» — без снов, без слез, без кошмаров, без мыслей. Но вскоре отдал ее мне.

— На этой подушке, — сказал он недовольно, — я чувствую себя человеком, лишенным подсознания.

Высились вокруг горы. И хотя мы уже не могли их видеть, но чувствовали, что они здесь — безмолвные, громадные, вне времени. В сравнении с этими вздымающимися пиками великие эпохи и миры казались эфемерными, как вспышки молний.

Мы лежали на дне глубокого ущелья, в том самом месте, где справочник ни при каких обстоятельствах не разрешал останавливаться усталым путникам. Это было начало мира. Где-то высоко, на уровне звезд, мерцали и теплились редкие деревеньки. А по деревенским небесным дорогам медленно катилась ну прямо до неузнаваемости рельефная луна.

На потолке и соломенных стенках, залитые лунным светом, сидели в оцепенении прозрачные многоногие жужелицы.

— Кто это?! — я спросила.

— Да какая-то гималайская шушера, — ответил Лёня.

Мы, не сговариваясь, решили не обращать на них внимания. Ночь напролет под окном шумела река, и в разбитое окно летели на наши лица холодные брызги.

Наутро мы не то что проснулись — спать было невозможно из-за холода, сырости, ветра и шума, — скорее, очнулись от неглубокого обморока. Я сразу вспомнила анекдот — мол, около Ниагарского водопада этнографы обнаружили племя, все представители которого отличались оттопыренным ухом и здоровой шишкой на лбу. Оказывается, пробуждаясь, тут каждый спрашивал изумленно, приложив ладонь к уху:

— …Что это там шумит?

И, хлопнув себя кулаком по лбу:

— A-а! Так это ж Ниагарский водопад!!!

Лёня сел, свесил ноги с кровати — сам туча тучей, на подбородке трехдневная щетина, нос, уши обгорелые, одежда насквозь отсырела, мрачно взглянул на меня и говорит:

— У тебя, Марин, бывает такой вид, как будто ты утопленница. Серьезно, утопленница из воды вышла и пошла.

И стал подшучивать над моим желанием беспрестанно скитаться по Гималаям.

Ну, мы опять набили себе желудок комками холодного риса плюс непонятными желтыми жареными стручками. Казалось, мы уже с Лёней целиком состоим из одного риса. Как говорят у нас на Руси, славящейся острым словцом: дальняя дорога до тех пор не считает путника за своего, пока он «домашними (мамиными) пирожками ср…т».

Выпили чая с молоком, имбирем и масалой. Масалу непальцы добавляют в любые блюда. Причем это не отдельная специя, а смесь кориандра, корицы, кардамона, гвоздики, муската и перца.

Расплатились за ночлег.

Лёня поглядел вверх на гору, куда нам предстояло подняться, потом на свой рюкзак с тяжелой аппаратурой и сказал:

— Пора нанять носильщика.

— Портер вам обойдется в пятьсот рупий, — с готовностью отозвался хозяин нашего ночного пристанища. — Дорога на Чомронг — трудная, а рюкзак увесистый.

— Ерунда! — ответил Лёня. — Сейчас мы, как авиаторы на воздушном шаре, будем выбрасывать балласт.

Он вытащил мои белые теннисные туфли, которые я привезла себе из Швеции, мои же еще вполне приличные джинсы, все это сложил на траву и, приподняв рюкзак, говорит:

— Вот теперь совсем другое дело. Триста пятьдесят — и ни рупии больше!

— О’кеу! — согласился хозяин мокриц, речного шума и ветра в лачуге.

Мы стали ждать, когда к нам придет носильщик. Я думала, он похож на циркового силача Валентина Дикуля. Когда-то мы были дружны с Валентином Ивановичем, ходили с Серегой на все его представления, он нам в партер приносил конфеты — к неописуемой зависти обычных зрителей, а за кулисами его маленькая дочка Аня играла с Сережкой. И тот потом говорил: