Пиранья. Звезда на волнах - Александр Бушков

– Ага, – осторожно сказал Мазур.

И, приподнявшись, поспешил принять из рук девушки стакан снесомненным кофе. Подав второй владетельному папаше, она после непонятной фразыпоследнего куда-то проворно испарилась, что принесло Мазуру некотороеоблегчение.

– Ну что же, Джимхокинс... – сказал Абдаллах,приличия ради отпив глоток и тут же отставив свой алюминиевый стакашек. –Ты человек взрослый, давай поговорим по-взрослому, самая пора... Значит, тебясмыло с утонувшего корабля...

– Почему – утонувшего? – встрепенулся Мазур.

– Он был серый, с синей полосой по борту и синей трубой?

– Ну да.

– Утонул твой корабль, – сказал Абдаллах. –Как утюг – буль! Буль! Наши мужчины видели, они спешили домой, пока не налетелтайфун...

Мазур вспомнил парусные лодки, которые видел в своипоследние минуты на палубе, – да, действительно, туземцы спешили вбухту...

– Буль, буль! – повторил Абдаллах. – Вашижелезные корабли большие и быстрые, но они очень часто идут ко дну там, гдепростая прао с простым парусом уцелеет и благополучно достигнет суши... Слишкоммного железа. Железо тяжелое. Неуклюжее. Наши мужчины говорят, на корабле дажене успели спустить лодки. А если бы и спустили, это им не помогло бы – вашилодки опять-таки неуклюжие... Тебе очень повезло, друг мой Джимхокинс. Корабльпотонул, все потонули, а ты один остался живой. Это не случайно. Раз тыуважаешь мусульманскую веру, Аллах, видимо, тебя и спас, хоть ты и немусульманин... Это неспроста, точно тебе говорю. Поблагодари Аллаха великого...

– Вы уверены, что корабль затонул? – спросилМазур.

– Как в том, что ты живой и пьешь со мной кофе... Нашимужчины, хотя море и бурлило, вернулись к тому месту – мы не дикари, мы живем вгосударстве и должны быть культурными, спасать людей на море... Только некогобыло спасать. Ничегошеньки не осталось. Твой корабль сразу перевернуло –блямс! – и он пошел ко дну...

– Но, может быть...

– Ты лежал без сознания сутки, – сказалАбдаллах. – С утра наши мужчины ходили в море. Там ничегошеньки не нашли.

– Староста, – хрипло сказал Мазур. – У тебя,часом, не найдется огненной воды?

– Ислам огненную воду запрещает, – сказалАбдаллах. – Но Аллах прощает правоверным мелкие грешки...

Он выплеснул оба стаканчика прямо в ближайшее окошко, открылнечто вроде тумбочки и, подмигнув Мазуру, извлек бутылку, где до половины былоналито нечто цвета слабенького чая. Яркая этикетка усеяна непонятнымииероглифами.

Мазур одним махом осушил налитый до половины стакан. Дрянь,конечно, но сейчас не до гурманства... Он посидел, уронив голову, привыкая ктому, что услышал.

«От неизбежных на море случайностей» – так это писалосьв военно-морских документах в старые времена. Значит, вот так. Никого. Одиностался. Один-одинешенек на каком-то из окраинных индонезийских островов, гол ибос, даже тряпка на теле чужая...

Даже нельзя было понять в первую минуту, что им сейчасвладеет – печаль по погибшим или детальная п р о к а ч к а собственногохренового положения. Он великолепно помнил карты. И четко представлялрасстояние, отделявшее его от ближайшей территории, где можно о б ъ я в и т ь ся. Все равно, что на Луне. Один. Никаких явок не предусмотрено. Единственныйвариант – письмо в советское консульство в Катан-Панданге, сообщить своеместонахождение с помощью определенного шифра и ждать у моря погоды. Но доКатан-Панданга еще ведь надо добраться... Интересно, как без гроша в карманепреодолеть верст триста?

– Невеселые дела, Джимхокинс... – сказал Абдаллахсочувственно.

– Да уж...

– А вот скажи ты мне, Джимхокинс... Вы – пираты былиили просто контрабандисты?

Мазур резко вскинул голову, уставился на собеседника безмалейшей симпатии. Нахмурясь, спросил:

– Что это вам взбрело в голову, староста?

– Да это не мне взбрело, мой неожиданный другДжимхокинс... – сказал староста охотно. – Это полиции в головувзбрело. Вчера к обеду приплыла полиция из Лабанабуджо. Трое обыкновенныхполицейских, один начальник, даже с золотыми листиками на плечах, и один впростой одежде – но это тоже полицейский, глаза так и зыркают, дай ему волю,всех увезет в тюрьму...

– И что?

– Очень долго расспрашивали про твой пароход, –сказал староста. – Серый такой, с синей полосой, с синей трубой... Непричаливал ли где-нибудь к берегу, не сгружал ли что-то и не брал ли на борт,не появлялись ли в деревне чужие люди и не было ли у них при себе оружия...Знаешь, Джимхокинс, мы живем на бойком месте. У нас тут проплывает всякийнарод... Я в свои годы многое видел – и уж, будь уверен, знаю, про кого так вотрасспрашивают. Так просто начальники с золотом на плечах в нашу глушь непоедут... Вот мне и стало интересно – вы были пираты или просто возиликонтрабанду? Ты не стесняйся, Джимхокинс, мы тут люди простые, без всякихпредрассудков... Мало ли как люди зарабатывают себе на жизнь. Кто я такой,чтобы осуждать незнакомых людей из других мест? Лишь бы наших людей необижали... а вы не обижали, вы плыли себе мимо по своим делам, да вотнеприятность приключилась...

– Значит, они меня не видели? – подумал Мазурвслух.

– А зачем им тебя видеть? – хитро прищурилсястароста. – Если бы они тебя увидели, чует мое сердце, обязательно увезлибы в тюрьму на Лабанабуджо. А в тюрьме неуютно, правда? Я прикрикнул на людей,и они поняли, что никогда тебя не видели... Мы тебя спрятали в лесу, подальшеот деревни, ты все равно ничего не соображал, только мычал что-то, блевал имочился.

– Ты, должно быть, добрый человек, староста... –усмехнулся Мазур.

– Я – умный человек. Много прожил, – сказалстароста, щурясь. – У меня под началом десять деревень и еще две...О многом приходится думать. Жизнь тяжелая, нужно как-то... это...изобретаться... Они бы не просто увезли тебя в тюрьму – они бы у нас тутторчали не один день, целой стаей, сожрали бы все, что есть, мучили бы всехвопросами, глядишь, еще кого-нибудь прихватили бы в тюрьму. Вдруг им пришло быв голову, что у нас с вашим кораблем какие-то дела? Мало ли что они захотятнаплести своему начальству, чтобы получить на плечи новые золотые листики...Зачем мне с ними связываться? Одни неприятности для людей и острова... Я жетебе говорю – жить нужно в мире со всеми, мало ли как люди зарабатывают себе нажизнь... Если меня не обижают, я тоже никого не обижу...

«Ах ты, старый пройдоха, – подумал Мазур. – Головуможно прозакладывать, тебе уже приходилось общаться и с пиратами, и сконтрабандистами, а то и помогать кое в чем. Ну конечно, жить здесь – всеравно, что при большой дороге, если мерить сухопутными мерками. И разумныйчеловек постарается устроиться так, чтобы ладить со всеми, – на что-тозакрыть глаза, в чем-то подмогнуть, не упустив своей выгоды... и уж,безусловно, не звенеть языком в присутствии чужаков из полиции... Ничего новогои необычного, извечная крестьянская сметка, незатейливый практицизм...»