Здесь, в реальном мире - Сара Пеннипакер

Вар не ответил. Мама часто это повторяла. Только раньше после таких слов он чувствовал себя бесценным сокровищем. А сегодня ему показалось, будто мама накинула на его лицо толстое одеяло.

Она протянула руку и провела большим пальцем по его лбу вдоль линии волос.

— Какой ты пыльный. Что ты сегодня делал?

— Ну как… мы занимались садоводством.

— Мы? Кто «мы»? — спросила мама и вся засветилась такой надеждой, что у Вара упало сердце.

— Мама, не беспокойся обо мне.

— Ну, я беспокоюсь, всё-таки… — Она подняла лежавшую на коленях салфетку и сложила её аккуратным треугольником. — Я в детстве…

— Знаю, знаю. Была президентом класса, имела миллион друзей. А папа ходил в три спортивных секции. Я помню.

— Я хочу только, чтобы ты был счастливым.

Он подумал, не сказать ли ей, что иногда он счастлив, когда просто остаётся один. Но нет, она не поймёт, сколько бы он ни пытался. Это Вар усвоил ещё в тот вечер перед своим восьмым днём рождения, когда мама неожиданно влетела к нему в комнату и крикнула:

— Ты что, не слышишь, что я тебя зову? — Глаза у неё были испуганные.

Вар растерянно поднялся на ноги. Он что-то сделал не так, но что?

— Извини, я просто…

Мама заметалась по комнате, включая свет — лампу, вторую лампу, люстру. Огромные тени, которые закатное зимнее солнце отбрасывало на потолок, исчезли.

— Просто лежишь на полу, один, в темноте? Почему ты меня не слышишь? Ты не понимаешь, что я беспокоюсь? Что ты делал?

Мамины вопросы сыпались слишком быстро, или его мозг поворачивался слишком медленно.

— Я… думал про восьмёрки.

— Что?..

— Смотрел, — поправился он. — Смотрел на восьмёрки, ну что они просто круги на кругах. — Он надеялся, что ответил правильно и что этот ответ прогонит беспокойство с маминого лица.

Не прогнал.

— Вар, я не спрашиваю, на что ты смотрел. Я спрашиваю, что ты делал.

— Я делал в уме. — Он указал на потолок, чтобы мама увидела, как гипсовые завитки выстраиваются в бесконечность вертикальных значков бесконечности. — Видишь?

— Ох, Вар. — Мама опустилась на кровать, уронив голову на руки. — Я всего-навсего хочу, чтобы ты был счастлив.

Вар растерялся ещё больше. Вот же он только что лежал на полу и чувствовал себя счастливым — прямо физически. Как будто он проглотил светящееся семечко. Но мамино лицо было так печально.

— Мам, я постараюсь, — сказал он тогда. И собирался выполнить своё обещание. — Я буду больше стараться.

Прошло три с половиной года. Но, видимо, он так и не постарался достаточно.

— Как ты думаешь, человек может переделаться? — спросил он. — Ну, скажем, что-то с ним не так, а он берёт и начинает всё сначала, и становится как новенький?

— Нет. Боюсь, что нет. У бабушки хороший, благоприятный прогноз, но как новенькая она уже не будет.

Вару внезапно сделалось одиноко, но только не одиноко и спокойно, а одиноко-одиноко. Он встал отнести свою тарелку в раковину. Мама тоже встала и подошла к настенному календарю.

— Ещё шесть недель, — сказала она, — и этот дом будет нашим.

Тут громыхнуло совсем рядом, так что они оба вздрогнули от неожиданности. Вар обернулся. За окном клубились чёрные тучи.

Мама шагнула к окну и прижалась к оконному стеклу лбом. С той стороны по стеклу уже барабанил дождь.

— Всё будет хорошо, — сказала она.

Вар не понял, кому она это сказала, себе или ему.

— Всё будет хорошо, — повторила она, как будто тот, кому она это сказала, не поверил с первого раза и она старается его убедить.

Вар думал про жёлтую табличку, про данное слово, которое невозможно сдержать, про то, что бабушка упала, а он ничем ей не помог.

— Всё будет просто отлично.

Он не был в этом уверен.

На следующий день Вар, лёжа на боку, смотрел, как Джолин, в облаке цементной пыли, размахивает своим пещерным молотком. Всё утро он не отходил от неё: вдруг она опять решит, что надежды нет, и бросит свой сад на произвол судьбы? Но Джолин старательно рыхлила почву в траншее вокруг маленьких папай, и это могло означать только одно: она поверила ему. Чудо, думал он с облегчением и одновременно с тревогой.

— Тебе не кажется, что на этом участке всё ощущается как-то по-другому? — спросил он Джолин. Он снова пытался угадать, как именно вода становится святой, — хотя, конечно, он не собирался признаваться в этом Джолин: может, они и не враги, но план с перерождением казался ему самому таким храбрым и встопорщенным, что и не объяснишь никому. Особенно теперь, когда этот план так видоизменился. — В смысле, здесь же была церковь. Как ты думаешь, это должно ещё чувствоваться?

— Я говорила. — Она грохнула кувалдой по шлакобетонной глыбе. — Всё, что тут было святого, уже забрали.

— А как это вообще почувствовать, святое или нет? Как думаешь, если что-нибудь святое вернётся, мы заметим?

Пальмовые листья наверху вдруг зашумели предостерегающе. Вар сел. Шоркнули о гравий колёса подъехавшего велосипеда, потом руль звякнул о сетку — велосипед прислонили к ограждению. Вар и Джолин проследили, как Эшли уверенно перелезла через забор и, спрыгнув, отряхнулась.

Когда она увидела строительные работы по всему периметру, спокойствие её улетучилось. Она двинулась в сторону парковки, ускоряя шаг.

— Проваливай, — угрожающе сказала ей Джолин. В защитных очках она была похожа на стрекозу, которая только что высмотрела съедобную букашку. — Видишь, мы разобрались с асфальтом. Он весь будет под водой. Так что чао.

Эшли скептически оглядывала их стену.

Джолин бросила кувалду и сдёрнула очки.

Вар на всякий случай шагнул вперёд и остановился между девочками.

— Да, всё верно. Когда мы достроим эту стену, здесь будет ров.

— Ров? Как вокруг замка? Но это… эм-м… глупость какая-то?

Вар отвернулся. Его лицо горело. Ров — это не глупость. Многие люди думают, что ров служил защитой от врага, который хочет взять замок приступом, — и только. Но в сто раз опаснее, когда враг начинает рыть подкопы. А если есть ров, то никакой подкоп уже не выроешь.

— Тебе, — Эшли обращалась прямо к нему, — хочется побыть рыцарем в блестящих латах? Таким героическим героем, защитником прекрасной дамы, да? Спишь и видишь?

Вар не мог больше стоять и всё это выслушивать. Рыцари не сдавались, рыцари не предавали, рыцари вершили справедливость, твердил он про себя, поднимаясь по ступенькам заднего крыльца. Вдобавок это рыцари, а не кто-то, придумали, как вести целеустремлённую жизнь, они её практически изобрели. С семилетнего возраста их цель состояла в том, чтобы подготовиться к принятию рыцарского звания. А после посвящения в рыцари — в том, чтобы служить своему сеньору.