Родная кровь - Anne Dar

любимой женщины – которую он дважды предал, о чём, по-видимому, вспоминать всё же не желал – он остался со знанием того, что Августа не его дочь, но Байрон всё же его ребёнок – он даже предположить себе не мог сценария, в котором Байрон мог быть его ребёнком при этом не являясь сыном Лурдес! Ему было не интересно узнать, кто на самом деле может являться отцом Августы, так как за четыре года жизни девочки он успел прикипеть к ней душой и теперь считал её именно своей дочерью. Поэтому в день, в который он должен был расстаться с Лурдес и в который он узнал о смерти Пины, он действительно впервые против воли взял свою законную супругу, после чего решил остаться с ней в браке, так как не хотел разлучать детей с матерью – о том, что он продолжал её насиловать, он вновь, как и в ситуации с Пиной, даже не вспомнил.

Я понимала разочарование Байрона. Именно безволие его отца все эти годы позволяло самозванке выкачивать соки из их семьи, позволило ей убить его родную мать, позволило ей убить других людей и покуситься на жизни его сына, и его женщины – эти слова Байрон сказал только мне. Отцу он сказал другое. Он пожелал ему счастья с его сиделкой Мадлен и предложил ему билет на вечерний рейс в сторону Канады. Байрон не хотел держать на него зла и не держал – он просто был глубоко разочарован. Что же касается Эрнеста – он воспользовался предложением сына и улетел с Мадлен в Канаду тем же вечером. И что-то мне подсказывает, что он сможет воспользоваться и вторым пожеланием сына, и последующие годы действительно проживёт неплохо в паре с новой женщиной. Едва ли эти отец и сын впредь смогут быть близки. Боюсь, дружелюбные или хотя бы сдержанные отношения на расстоянии – это всё, на что они могут рассчитывать друг от друга в ближайшие годы.

Что же касается Августы – она была потрясена. Настолько, что сразу после похорон Лурдес внезапно выпала из жизни, не в силах заставить себя выйти из собственной комнаты. Пока Байрон был со мной, он не знал о состоянии сестры, но в это сложное время её всячески поддерживали её муж, их дети и мистер Крайтон. Однако ей не помогало даже внимание со стороны близких людей – Августа впала в самую настоящую, затяжную, глубокую депрессию. На следующий день после отъезда мистера Крайтона, она неожиданно взяла себя в руки и явилась в кабинет Байрона в более-менее ухоженном виде, и, одарив меня ничего не видящим взглядом, рухнула в кресло напротив рабочего стола. Я сидела на диване, расположенном у стены справа от выбранного ею кресла, и уже хотела ретироваться, но Байрон подал мне знак рукой, таким образом призывая меня остаться. Подойдя к Августе, он обнял её и уверенным тоном произнёс слова о том, что горькая правда ничего не изменит между ними и что он всегда будет считать её своей родной сестрой. В ответ она тоже обняла его, а уже спустя минуту отказалась от своей доли акций в компании Coziness. Байрон не колебаясь принял её отказ, как и её решение позволить Марку увезти её вместе с их детьми “на край света”.

Марк, Августа, Гера и Хорхе уехали в известном только главе их семейства направлении уже спустя полчаса после состоявшегося между братом и сестрой разговора. В огромном доме остались только мы втроём – Байрон, я и Берек – и ещё две приходящие ранним утром и уходящие поздним вечером пожилые дамы, прислуживающие кухарками. Той ночью, лежа рядом с Байроном, я никак не могла заснуть и потому вдруг спросила его, что он думает о решении Августы отказаться от столь богатого наследства в виде обладания акциями Coziness. Он ответил: “У неё достаточно богатый муж-банкир, так что с ней всё будет в порядке. Августа всегда отличалась своей способностью принимать верные решения. В конце концов, она потомок Ричарда и Лурдес, так что, по совести, она не может претендовать на финансы семьи Крайтон”. Меня так сильно задело то холодное отстранение, с которым он говорил о своей сестре, которую ещё несколько часов назад он обнимал со словами о том, что всегда будет считать её родной, что я резко вскочила на локти и включила прикроватный торшер. Встретившись с сонным взглядом Байрона, я начала облачать свои чувства в слова, при этом стараясь говорить не слишком эмоционально, что местами у меня удавалось не очень хорошо: “Ты не можешь быть так жесток. Тем более к Августе. Ведь ты перегибаешь палку. Представь, как ей тяжело узнать, чьей дочерью она является на самом деле: оба её родителя убийцы! И как она, должно быть, переживает о том, как сильно повлияло её рождение на успешность всех этих грязных махинаций Лурдес и Ричарда…”. Я так и не договорила, потому что Байрон вдруг притянул меня к себе со словами: “Ты права. Прости. Просто я уже засыпал, когда ты спросила, и отвечал на автомате. Я действительно не собираюсь отрекаться от Августы и действительно продолжаю считать её своей сестрой, а её детей своими племянниками. Я всегда ей помогу и морально, и материально, если она будет нуждаться в моей помощи”. Я уточнила, действительно ли его слова правдивы, и он подтвердил их правдивость, и только после этого моё напряжение испарилось так же быстро, как появилось во мне. На крошечную, страшную долю секунды я заподозрила, будто расслышала в словах Байрона жестокий холод, присущий женщине, укравшей его в младенчестве и воспитавшей его под своей десницей, но мне показалось. Мне действительно это только показалось. На самом деле Байрон был самым добрым из всех мужчин, которые только встречались на моём жизненном пути. Именно за его доброту я однажды так сильно и навсегда полюбила его.

***

Я не сразу поняла, что этим вечером должно что-то произойти, хотя предпосылки были. Во-первых, Байрон, вернувшись из офиса, ненавязчиво продемонстрировал мне фенечку на своём запястье и прикрепленные к его рубашке запонки от RioR, те самые, которые я подарила ему на его двадцать шестой день рождения. Затем он принялся готовить домашний шоколад, тоже отсылающий меня к событиям шестилетней давности, но и это не навело меня на подозрения. Пока Берек сосредоточенно окунал свои пальцы в расплавленную шоколадную массу, и я любовно наблюдала за действиями двух самых любимых и главных мужчин в своей жизни, я