История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания - Иван Шишков

Предлагаемая здесь типология философских учений, течений, традиций позволяет достаточно свободно ориентироваться в безбрежном океане постоянно возникающих и быстро исчезающих в рамках современной философии философских симбиозов. С позиций этой типологии такие течения, называемые традиционно иррационалистическими, как экзистенциализм, ницшеанство и многие другие оказываются вполне рациональными и хорошо вписываются в традицию рационального философствования.

Из изложенного выше понимания рациональности видно, что оно выходит за рамки традиционного (классического) культурно-исторического типа рациональности, имеющего в своем онтологическом основании научный разум, а в методологическом плане — требование достаточного (абсолютного) обоснования.

Детерминация типа рациональности типом культуры очевиднее всего обнаруживается в современной социокультурной ситуации, определяемой прежде всего кризисом современной цивилизации[1107]. Под влиянием социально-исторических потрясений XX века и «успехов» техногенной цивилизации сформировалось разочарованное в прогрессе кризисное сознание, которое восстает против Разума (прежде всего, научного разума) и всей классической философии, ориентированной в первую очередь на отвлеченных, абстрактных вопросах теории и методологии познания. По существу, в «кризисном сознании» нашли свое выражение долгие[1108] и огромные I духовные усилия по развенчанию господствовавшего в течение длительного времени в европейской культуре мифа о всесилии научного разума.

Начав формироваться еще в недрах античной философской традиции, н у истоков которой стоит великий Сократ с его идеей всесилия человеческого разума[1109], эта парадигма разума как воплощение сократического идеа- ^ ла рациональности в рамках новоевропейской культуры нашла свое логическое завершение в метафизическом мифе о всесилии (всемогуществе) | науки и научного разума, основная интенция которого выражена в бэко- новском знаменитом лозунге «знание — сила» и широко известном декар- I товском онтологическом принципе бытия «cogito, ergo sum». Наиболее | ощутимый удар по этому мифу был нанесен, как это не покажется странным на первый взгляд, великим фундаменталистом И. Кантом, который, L стремясь обосновать в русле уже сложившейся европейской, в частности I немецкой, философской традиции метафизику как строгую науку, приходит на основе своего критического исследования чистого разума к совершенно j невероятному для того времени выводу об ограниченности познавательных возможностей человека. Оказалось, что «всякое познание вещей из одного лишь чистого рассудка или чистого разума есть одна лишь видимость, и истина только в опыте»[1110]. То есть критический идеализм, как кёнигсбергский мыслитель именует свой идеализм, чтобы отличать его от догматического идеализма Беркли, ставит своей задачей «…понять возможность нашего априорного познания предметов опыта…»[1111]. Такая постановка Кантом трансцендентального вопроса знаменовала собой отказ от прежней (догматической) метафизики и новое определение философии как метафизики не вещей, а знания, ставящей предел человеческому разуму, в сферу которого отныне входит лишь так называемый мир явлений, а мир сущностей оказывается совершенно недосягаемым для него. Этим прозрением Кант фактически пробил брешь в здание сократической (наукократи- ческой) культуры, основанной на вере во всемогущество разума и, прежде всего, разума научного. Первые проблески «кантовского света» позволили приоткрыть дверь в царство новой культуры — культуры трагической, важнейший признак которой «есть то, что на место науки как высшей цели продвинулась мудрость, которая, не обманываясь и не поддаваясь соблазну уклониться в область отдельных наук, неуклонно направляет свой взор на общую картину мира и в ней, путем сочувствия и любви, стремится охватить вечное страдание как собственное страдание»[1112].

. Но, к сожалению, бережно взращенные Кантом ростки новой — будущей трагической — культуры сгорели в бушующем пламени догматической философии Фихте и Гегеля. Даже предпринятые наиболее последователь^ ными немецкими кантианцами Я. Фризом и Фр. Апелыпом усилия спасти эти ростки не увенчались успехом. Абсолютный авторитет творцов идеи великого немецкого духа восторжествовал в вильгельмовской Германии над здравым смыслом. И лишь А. Шопенгауэру и Фр. Ницше удалось возродить прерванную догматическим гегельянством кантовскую традицию. Пробужденные «от догматического сна» великим кёнигсбергским мыслителем и датчанином С. Кьеркегором, они смогли довести до конца начатое Кантом разрушение здания сократической культуры и «уничтожить спокойную жизнерадостность научной сократики ссылкой на ее пределы и указанием таковых, как этим указанием было положено начало бесконечно более глубокому и серьезному рассмотрению этических вопросов и искусства»[1113] [1114]. Этому немало способствовал и начавшийся с конца XIX - нач. XX вв. кризис европейской техногенной цивилизации, приведший к смещению центра философских изысканий из сферы чистого познания в сферу истории и культуры, где решается судьба человеческого бытия. Новое — культурфило- софское — самосознание выражает собой определенный перелом в основных парадигмах философского мышления, который дал начало процессу демифологизации научного разума*. На смену классическому сциентистскому гносеологизму, антиантропологизму, научному рационализму приходит установка на волевое отношение к миру, которое не должно быть обязательно иррациональным[1115], как это принято считать. Оно может быть просто нерациональным или арациональным. Примером тому может служить метафизика воли А. Шопенгауэра или философия воли к власти Фр. Ницше.