Былины Печоры и Зимнего берега - Автор Неизвестен

Здесь обращает внимание мотивировка отъезда героя — травля его завистниками боярами: они дважды добиваются от царя трудных поручений для Луки, наконец он решает покинуть с семьей Турецкую землю. В изображении бояр «кособрюхих» и конфликта их с героем вариант, таким образом, следует характерной антибоярской тенденции печорских былин (см. об этом: Русский былинный эпос на Севере, стр. 356—357), хотя и не развертывает победы героя над боярами. Конечный же эпизод — встреча с играющими в мяч богатырями и убийство Ильей Муромцем старшего сына Луки — воспринимается как неудачное нагнетение дорожных приключений. Вариант свидетельствует, что эта поздняя былина так и не была художественно отработана, хотя и получила некоторое распространение.

73. [Илья Муромец и Сокольник]. Запись В. В. Митрофановой 28 июля 1956 г. от Фомы Алексеевича Чупрова, 56 л., Нарьян-Марский р-н, д. Угольное.

Печорские варианты см. в комментарии к тексту № 10.

Пересказ сюжета о Сокольнике в традиционной печорской обработке (ср. с текстами №№ 51, 53 настоящего издания и Онч., 1). Конечный эпизод былины — попытка Сокольника убить Илью Муромца — отличается своеобразными деталями (Илья спит в открытом поле, конь предупреждает его о грозящей опасности). В стихотворной форме мог вспомнить лишь отрывок о выезде Ильи и бое с Сокольником.

74—76. Запись В. В. Митрофановой 24 июля 1956 г. от Софьи Степановны Марковой, 78 л., Нарьян-Марский р-н, д. Ка́чгарт.

74. [Илья Муромец]. Печорские варианты см. в комментарии к тексту № 1.

Сказка об Илье Муромце, основанная на следующих сюжетах: «Исцеление», «Илья и Соловей-разбойник», «Калин-царь», «Илья и Идолище поганое», «Илья и Сокольник», «Илья и Святогор», «Три поездки Ильи Муромца», «Ссора с князем Владимиром».

Первые два сюжета изложены традиционно. Только в сцене в палатах князя использована деталь из былины «Дюк Степанович»: насмешки Чурилы (ср. то же в пересказе Марковой былины о Дюке — текст № 76). Во всей этой части сказки особенно подчеркнуто бескорыстие Ильи Муромца и его заботы о народе.

В использовании былины о Калине-царе и об Идолище Поганом обе они объединяются: Идолище оказывается посланцем Калина-царя. В пересказе сюжета о Сокольнике необычно дана развязка: Илья, не получив ответа от повергнутого на землю Сокольника, убивает его и тут только по повязке узнает в нем сына. В пересказе сюжета о Святогоре остается недосказанным эпизод передачи силы.

Из сюжета о трех поездках использован только эпизод нахождения клада. О ссоре с князем говорится два раза, причем второй раз не указан повод к ней.

Заканчивается, как многие сводные былины и сказки, рассказом о смерти Ильи Муромца. В примечании к сказке исполнительница передала любопытную легенду об Илье, «ходящем» после смерти.

Сказка С. С. Марковой, вероятно, как и ее рассказ о Дюке, — сплав слышанного ею в устной традиции и читанного в книгах.

75. [Добрыня Никитич]. Печорские варианты см. в комментарии к текстам №№ 14, 38 и 2.

Текст представляет собой контаминацию в прозе трех сюжетов: «Добрыня и Маринка», «Добрыня и Змей», «Добрыня и Алеша». Упоминается также, но не развертывается в эпизод, встреча в поле с Настасьей Микулишной. Все три сюжета пересказаны кратко, второй сюжет близко к прионежской традиции: действие происходит на Пучай-реке, изображены два боя со змеем, первый оканчивается договором, второй — освобождением Путятичны и других пленников змея; включены и характерные для прионежской традиции детали — виновником отсылки Добрыни на выручку Путятишны является Алеша Попович, конь Добрыни топчет и отряхивает от ног змеенышей, земля пожирает змеиную кровь (ср.: Гильф., I, 5, II, 148, 157); о прионежских редакциях см.: Аст., I, стр. 571. Эта близость к традиционной композиции и характерным деталям былин Прионежья, а также само объединение трех сюжетов, не встречающееся в печорских былинах, делает очевидным восхождение текста к какому-то книжному пересказу, в стихах или в прозе.

76. [Дюк Степанович]. Печорские варианты см. в комментарии к тексту № 3.

Текст представляет собой очень полный прозаический пересказ былины о Дюке с включением некоторых сказочных эпизодов, которые в классических изустных вариантах былины не встречаются (нахождение коня по указанию встречной старухи, длительный беспробудный сон богатыря и др.). Большинство былинных эпизодов принадлежит к общерусской традиции данного сюжета, но есть детали, обнаруживающие связь с местными традициями — с печорской (перчатки для подарка Илье Муромцу — Онч., 24; Леонт., 10) и с прионежской (мена масти конем Дюка в состязании конями, исключение Алеши Поповича из числа оценщиков из-за его «загребущих рук»; см., например, Гильф., II, 152, 159 и др.). Своеобразной и очень удачной деталью текста является изображение ошибки Дюка, принявшего княгиню Апраксию за портомойницу, — ошибки, обратной той, которую совершают посланцы от князя Владимира на родину Дюка, принимающие портомойницу за мать Дюка.

Непосредственный источник текста Марковой неизвестен. Будучи грамотной и любительницей чтения, она могла прочесть изложение былины в таком уже виде. Но могла усвоить и из устных пересказов. По ее словам, «на путине такие сказки сказывали». Слышала она также, как эту былину «стихами поют». В концовке рассказа ясно припоминание стихотворения А. К. Толстого «Сватовство».

77—87. Записи Н. П. Колпаковой 4—6 августа 1956 г. от Тимофея Степановича Кузьмина, 68 л., Нарьян-Марский р-н, д. Тельвиска.

77. Илья Муромец и Соловей-разбойник. Печорские варианты см. в комментарии к тексту № 35.

Текст представляет обычное для Печоры объединение былины о Соловье-разбойнике с сюжетом об исцелении. Но в варианте не обнаруживается каких-либо черт, сближающих его с другими записанными на Печоре текстами. Наоборот, в нем проходят перед нами мотивы, хорошо знакомые по известным текстам Киреевского, Рыбникова и Гильфердинга; ср. определение силы после первоначального подношения вина и затем уменьшение силы вполовину — Кир., I, стр. 1, 2; выращивание богатырского коня — Рыбн., I, стр. 319; наставление родителей — Кир., I, стр. 34; изображение вражеской силы под Черниговом — Рыбн., I, стр. 15 и Гильф., II, стр. 10 (варианты Трофима Рябинина); весь путь к Соловью и столкновение с ним — Рыбн., I, стр. 16: обращение Ильи к Соловью при расправе с ним — Рыбн., I, стр. 22 и Гильф II, стр. 17. Точного следования, однако, указанным вариантам нет, это свободная композиция, составленная по их мотивам. Вероятнее всего, что здесь мы имеем дело или с пересказом уже готовой обработки, ставшей известной Т. С. Кузьмину из какого-либо книжного источника, или с собственной редакцией, созданной на основе прочитанных им былин, поскольку Кузьмин — творчески одаренный сказитель, в котором соединились богатая память, художественный вкус, чувство эпического стиля, способность к творческой импровизации. На первое предположение наводит нашу мысль употребление слова «чудо-богатыри» (стих 166) и необычное окончание былины (стихи 239—246), характерное для книжных обработок. Между прочим, все указанные мотивы из тех же