Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Фальге будет размахивать листовками у его носа, и материться, и кричать, что ему, Дыкину, не полицией ведать, а сторожить покойников. Того и гляди, к врагам рейха причислит.

Да, с Фальге у него не совсем гладкие взаимоотношения. Фальге не без основания считает, что он, Дыкин, обманул его, вместо того чтобы разделаться с Пыжовой, попытался сделать ее своей наложницей. Дыкин понимает, что тогда Фальге не мог потребовать от него объяснения, так как сам без каких-либо условий отдал ему эту коммунистку. Менять свое решение Фальге не стал, заботясь о собственном достоинстве. К тому же, видимо, считал, что не так уж и плохо, если большевичка будет жить с представителем оккупационной администрации. Пусть, мол, все видят.

Но он, Дыкин, так и не добился своего. А потом Елена сбежала. Конечно, ей кто-то помог. Дежуривший полицай выскочил на стук в ворота. Какие-то мальчишки, закидывающие их камнями и ледышками, разбежались во все стороны. Полицай не придал этому никакого значения. О бегстве Елены узнал только после того, как возвратился Дыкин и, не найдя пленницы, сбил его с ног увесистым кулачищем. Поиски беглянки оказались тщетными.

Вообще у Дыкина последнее время все идет вкривь и вкось. Все чаще его донимает страх перед будущим. Если немцы проиграют войну... Он ведь теперь связан с ними одной веревочкой.

У него дернулась щека, по телу прошел нервный озноб. «Еще и Недрянко так некстати выехал, — подумал он, забыв, что сам отправил его на несколько дней проверять полицейские участки в районе. — Можно было бы его послать к Фальге на доклад...»

Из депо сообщили, что у них обнаружили листовки, развешанные в цехах, подброшенные на рабочие места. Утром их там не было.

Дыкин не стал докладывать коменданту, решив самостоятельно накрыть злоумышленников. Неплохо бы доказать этому обер-лейтенантику свое умение и желание служить великой Германии...

В механическом цехе он появился в сопровождении начальника депо и двух полицаев. Распорядился:

— Закрыть выходы и входы. Никого не выпускать. Стоять всем на местах!

Начался обыск. Анатолий заволновался. У него еще оставалось несколько листовок для распространения в Крутом Яру. Вечером должен их передать Семену... Как же быть? Неужели вот так, по-глупому... Он бросил но сторонам тревожный взгляд. Увидел внимательные глаза мастера, его легкий кивок. Иоахим медленно, по-хозяйски, заложив руки за спину, двинулся от конторки навстречу начальству. Пройдя Анатолия, приостановился, зашевелил толстыми пальцами, прошептал;

— Тавай, тавай. Бистро.

Закрытый его полной фигурой, Анатолий сунул ему в руку свернутые в трубку листки. Они тут же утонули в широченных штанах Иоахима. Внимание всех было приковано к тому, что происходило впереди, и этого никто не увидел. Мастер пошел дальше, присоединился к начальнику депо и Дыкину, спросил, в чем дело, что ищут, будто в самом деле не знает, и, услышав ответ, удовлетворенно закивал крупной головой. Конечно, у них и в мыслях не было обыскивать немца. Полицаи подходили к станочникам, выворачивали карманы, ощупывали пояса, заставляли разуваться. То же проделали и с Анатолией, он даже рубашку выдернул из брюк. Смотрите, мол, не жалко.

Пока полицаи обыскивали, рылись в ящиках с инструментом, в сумках с едой, Дыкин ощупывал каждого подозрительным взглядом.

И словно одно лицо было перед ним — хмурое, настороженное, не сулящее ему ничего хорошего...

Иоахим проводил их к выходу, пообещал Дыкину понаблюдать за рабочими и в случае чего сразу же сообщить Отто.

— О, мы тут делает дойч порядок, — сказал на прощанье.

А потом вызвал Анатолия к себе в конторку, отдал листовки и битый час выговаривал, как он неосторожен и что не сносить ему головы, если уже дважды приходилось выручать.

— Спасибо вам, — поспешил поблагодарить Анатолий. — Данке большое. Что верно, то верно. Как отец вы мне. Фатер.

— Я-я, — закивал Иоахим. — Затшем погибай так молодой? Борьба только впереди. У тебя борьба. У меня. Отто есть нацист. Иоахим — нет нацист. Иоахим нет помагать Гитлер, нет помагать фашистам. — И вдруг спросил: — Это, как оно... окружьение есть правда?

— Правда, правда, — горячо заговорил Анатолий. — В Сталинграде окружили Паулюса. Целую армию. Посылки вон из Германии штабелями лежат на станции. Не могут дойти по назначению. Перекрыты все подъезды.

— Это есть хороший новость, — сказал Иоахим. — Паулюс — гросс генерал, любимьец Гитлера.

— Скоро этому любимцу будет капут, — отозвался Анатолий.

— О, капут, капут, — усмехнулся Иоахим. — Зер гут. Отшень хорошо.

Появление начальника полиции в больнице встревожило Дмитрия Саввича. Он поспешил встретить его, проводить в свой кабинет.

— Чем обязан, Филипп Макарович? — любезно заговорил. Они давно знакомы. Не так уж много было в Крутом Яру интеллигентов. К тому же в свое время Дмитрий Саввич оперировал Дыкина, удалял аппендицит. — Здоровье подкачало или решили навестить старого знакомого?

— Скорее второе, — сказал Дыкин, утаивая причину своего прихода. — Эта работа... и отдохнуть, и поговорить с образованным человеком некогда, просто не выберешься...

— Да-а, время такое... — Дмитрий Саввич не имел представления, о чем говорить с Дыкиным. Конечно, они знали друг друга, но это было, как говорится, шапочное знакомство. К тому же Дмитрий Саввич опасался, не пронюхал ли начальник полиции о Елене Пыжовой, Громове, о расправе с Каргиным и потому чувствовал себя несколько скованным. — Время, говорю, суматошное, Филипп Макарович. А у вас еще должность, которую никак не назовешь спокойной.

— Ваша правда, Дмитрий Саввич, — охотно согласился Дыкин, потирая озябшие руки. — Вам небось тоже хватает работы.

— Как же, как же! Война ли, нет — люди болеют. Сейчас даже больше. Недоедание, постоянное нервное напряжение. А тут еще зима... Организм ослабевает, становится восприимчивым к болезням.

Дыкин взглянул в глаза Дмитрию Саввичу:

— Вы, кажется, собирались эвакуироваться?

— Собирался, — выдержав его взгляд, ответил Дмитрий Саввич. — Семья уехала.

Маленькие хищные глазки Дыкина словно впивались в доктора, а мясистый, нависающий на губы нос будто принюхивался к нему.

— Что же вы?.. — быстро спросил.

— Хотите знать, почему остался? — спокойно осведомился Дмитрий Саввич, хотя голову сверлила мысль: «Неужели напал на след?» — А остался я, Филипп Макарович, повинуясь своему врачебному долгу. Есть в нашей профессии вот такое понятие. И каждый врач обязан ему следовать, если он, конечно, не проходимец... Уже перед отправкой эшелона прибежала женщина. Плачет, просит спасти дочь. Что мне оставалось делать?

— Это Пыжова. Ее муж у шкуровцев был.