Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Он перегнулся, заглядывая вперед, и вдруг по-разбойничьи свистнул.

Две серые тени медленно пересекли дорогу, скрылись из глаз. Маркел сошел с саней, поглаживая лошадиные храпы, заговорил:

— Бестолковые. Испугались, дурьи ваши головы. Пошли, пошли. — Похлопав по шее мерина, взяв под уздцы более напуганную кобылицу, Маркел потянул ее на себя, зашагал рядом, приговаривая: — Не бойся. Не тронут.

Пройдя еще немного, Маркел сел в сани.

— Что случилось? — спросил Артем.

— Волки... — Разбирая вожжи, Маркел помолчал и добавил: — Совсем уж было перевелись в наших краях. С войной пришли.

Громов кивнул.

— И всегда так, — продолжал Маркел. — Будто чуют, пакостные твари, поживу.

— Да-а... — Громов вздохнул. Видимо, то, что хотел сказать Маркелу, давно его волновало. — Как же мы теперь будем? Маркел Игнатьевич?

Маркел не понял.

— Ты о чем? — Повернулся к Громову. — А-а... Да так и будем. Дело у нас одно, Артем Иванович.

А где-то в глубине его сознания снова шевельнулось: «Ну-ну, спасай. Небось он о тебе не подумал. Небось ни за что загнал в тартарары...» И Маркел лишь усилием воли подавил этот подзуживающий голос.

Снова забеспокоились лошади.

— Неужто опять серые? — проворчал Маркел, присматриваясь. Замаячил всадник. Перед конем шел человек и, казалось, вел его в поводу. «Что за чертовщина?» — подумал Маркел. И тут же, узнав во всаднике Недрянко, быстро шепнул Артему: — В самом деле — матерый.

Недрянко увидел сани, закричал:

— Эй! Кто едет?!

— Свои, — отозвался Маркел.

Они сблизились.

— Сбежнев, что ли?.. А погляди, Сбежнев, кого я заловил. Председатель крутоярского колхоза собственной персоной.

Игнат Шеховцов дышал тяжело, прерывисто. Он стоял со связанными за спиной руками, исподлобья, из-под мохнатых бровей, смотрел мимо Маркела, не удостаивая его взглядом. Снег таял у него на лице, щекотал. И он пытался тернуться о плечо, но едва дотягивался до него щекой.

— А ты это с кем? — поинтересовался Недрянко.

— Хуторянин, — отозвался Маркел. — Попросил подвезти.

Недрянко нагнулся, стараясь заглянуть в лицо Маркелового спутника.

— Эй, дядя! Что нос воротишь?! Покажись начальству!

Громову пришлось повернуться. Их взгляды встретились. Недрянко отпрянул, медленно сполз с коня, шагнул к саням.

— Ну-ка, хуторянин, где твое ухо? — проговорил и резким движением сбил с Громова шапку.

В тот же миг прогремел выстрел. Недрянко скорчился, осел на снег, потянулся к кобуре. Но Маркел опередил его. Он спрыгнул с саней, резким ударом пистолета опрокинул поверженного врага на спину, забрал его параоеллум.

— Ты... ты... — злобно прохрипел Недрянко.

— Угадал, — перебил его Маркел. — Пришло время расплачиваться.

Игнат Шеховцов не верил своим глазам. Тем не менее, это крутоярский староста ранил Недрянко, отобрал у него оружие. А с ним был не кто иной, как Артем Иванович Громов.

— Братцы! Товарищи! — вскрикивал Игнат, которому Громов развязывал руки. Он плакал и смеялся. — Товарищи! Избавители. На смерть паразит гнал. Маркел! Артем Иванович. Я ведь его, гада, сам окликнул. Сколько раз на бюро рядом сидели. Обрадовался. Думаю, ага, не всех фрицы похватали. Повоюем еще. А он... — Игнат пнул извивающегося на снегу Недрянко. — Паскуда...

— Не надо, — хмуро проговорил Маркел. — Садись в сани...

— А этот? — Громов качнул головой в сторону Недрянко.

— Пусть додыхает, — ответил Маркел. — Може, почувствует, как оно Алексею было с жизнью расставаться, Изоту Холодову. Как мне десять лет... — Он задохнулся. И, справившись с волнением, добавил: — Придется пристрелить. Не ровен час, подберет кто-нибудь этакое дерьмо.

Пуля толкнула Недрянко. Он ткнулся лицом в снег. Замер, будто убитый. Так и лежал, пока не скрылись в снежной заметели отъехавшие сани. «Не добили... не добили...» — пронеслось в голове. Надежда на спасение и сразу же овладевшая им мысль разоблачить крутоярского старосту, отдать в руки Фальге придали ему сил. Недрянко напрягся. На ноги он не смог стать. Они были словно ватные, будто чужие. Резкая боль в животе при попытке подняться бросила его на снег.

Недрянко заскрежетал зубами. Превозмогая боль, пополз, подтягиваясь на руках. Его влекла вперед неодолимая жажда жизни. Он впивался ногтями в припорошенный свежим снегом наст, пока не задеревенели изодранные пальцы.

Нет, Недрянко и сейчас не думал о тех, кому тоже хотелось жить, но кого он замордовал. Не чувствовал их боли. Его не мучили угрызения совести. Не испытывал он раскаяния. Не маячили перед глазами повешенные, расстрелянные, заживо погребенные... Его жгла своя боль — беспощадная, бесконечная, невыносимая.

Опускались сумерки. Крепчал мороз. Снег уже не падал отвесно большими хлопьями, а закружил — мелкий, колючий. Усилившийся ветер погнал поземку. Передвигаться стало еще трудней. Недрянко полз вслепую. За ним тянулся кровавый след. И с каждой ушедшей каплей крови терялись силы. Недрянко все чаще замирал, распластанный, сжигаемый внутренним жаром, хватал разгоряченным ртом снег. Потом подтягивался на локтях — всего несколько сантиметров и вновь сникал.

По его следу бесшумно крались две серые тени. Волк, обогнув добычу, забежал вперед. Волчица осталась позади.

Недрянко снова зашевелился, приподнял голову, увидел перед собой оскаленную морду зверя, почувствовал его зловонное дыхание. В затухающем сознании Недрянко возник страх. Из горла вырвались хриплые всхлипы.

31

Приспособился Митька Фасон со своими дружками таскать посылки. А их скопилось — горы: и на пакгаузе, и в школьном дворе. Так и не дошли они до адресатов. Капитулировал Паулюс, сдался в плен вместе со своей армией. Трое суток на комендатуре и управе висели поникшие траурные флаги, и растерянные гитлеровцы ходили, словно в воду опущенные. Воспользовавшись этим, хорошие запасы сделал Митька. Вся орава работала не покладая рук. «Зачем добру пропадать? — говорил Митька, подбадривая своих сподвижников. — Помянем доблестных солдат фюрера...».

И они «поминали». Каждая посылка — неожиданность. Одни из них победнее, другие побогаче. Были и совсем роскошные, начиненные деликатесами: шнапс, коньяк, вина, колбасы, ветчина, домашнее печенье, сладости, сигареты... Самый разнообразный ассортимент. Почти в каждой посылке — теплое белье, носки. К русской зиме готовили своих вояк. Заботились чтоб не простыли. От простуды хотели уберечь, а того и не думали, что совсем иное им уготовлено.

Митьку не занимали размышления подобного рода. Для него все было гораздо проще. Вскрыв убогую посылку, он разражался руганью: «Падлы, ввели в заблуждение честных жюликов. Стоило надрываться, переть эту дрянь...» Зато посылки с выпивкой, хорошей закуской и