The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

договор 1858 г.). Они не навязывали полный империалистический пакет западных привилегий, впервые использованный в китайских мирных соглашениях 1842 и 1858-60 гг. Учитывая, что японским переговорщикам никогда ранее не приходилось сталкиваться с даже отдаленно похожими проблемами, они справились с ними на удивление успешно. С точки зрения западных держав, Японию не нужно было отрывать от высокоинтегрированного мира государств, каким был традиционный "китайский миропорядок". Нужно было преодолеть немного препятствий, чтобы на относительно благоприятных условиях вписать ее в современную государственную систему. Этот процесс был фактически завершен в 1870-х годах, а в 1895 году он получил юридическое подтверждение, когда великие державы согласились аннулировать "неравноправные договоры", заключенные с Японией в период с 1858 по 1871 год, чего Китаю пришлось ждать до 1942 года. Тем самым правительство Мэйдзи достигло одной из своих главных внешнеполитических целей: превратило Японию в суверенное государство, обладающее всеми правами в рамках международного права.

Ситуация в Китае была гораздо сложнее. За многие века Китайская империя выстроила свой собственный мировой порядок и поддерживала его в политическом отношении как вполне развитую моноцентрическую альтернативу полицентрической государственной системе современной Европы. Во многих отношениях она была более "современной" из них. Например, она имела более абстрактную концепцию территориального включения: династические владения или "коронные земли" (в том смысле, что Люксембург XIX века был коронной землей голландского дома Оранских и т.д.) были неизвестны, как и феодальное представление о пересекающихся претензиях на власть. В XVII веке еще были сильны элементы полицентризма в Восточной и Центральной Азии (эти два региона следует рассматривать как единое геополитическое образование). Например, временной разрез 1620 года показывает, что рядом с империей Мин, не подчиняясь ей, находится ряд грозных соседей: Маньчжуры на севере, монголы на северо-западе, тибетцы на юге. После завершения формирования Китайско-Маньчжурской империи около 1760 г. пекинским правителям пришлось иметь дело с быстро усиливающейся царской империей, но в остальном они были окружены более слабыми государствами-данниками, находившимися в различных видах символического вассалитета по отношению к ним. Этот мировой порядок был "системой" в широком смысле этого слова, состоящей из узнаваемых отдельных элементов, связанных друг с другом в соответствии с четкими правилами. Но от европейской государственной системы он принципиально отличался тем, что вся конфигурация излучала внутрь китайского императорского двора. Идея о том, что каждый элемент суверенен и обладает теми же правами, что и остальные, не играла никакой роли. Иерархическое мышление было глубоко укоренившимся в китайском государстве, хотя исторический опыт дал ему репертуар гораздо более широкий, чем простое управление вассальными отношениями. Поэтому адаптация к новому международному порядку XIX в. должна была оказаться гораздо более сложной, чем для японцев, индийцев или малайцев.

1842-1895 гг. были ярким периодом, который на Западе эвфемистически называли "вхождением Китая в семью народов". Это было связано с рядом войн: в 1839-42, 1858-60 и 1884-85 годах. Знание первой из них, Опиумной войны 1839-42 годов, помогло японцам в выработке тактики ведения переговоров и подчеркнуло опасность сопротивления. Китайско-японский договор 1871 г., первый в истории договор между этими двумя государствами, в котором соблюдались нормы международного права, поставил институциональную точку в открытии Китая. Китай был открыт для международной торговли посредством заключения "неравноправных" договоров о свободной торговле. Иностранцы получили иммунитет от китайского законодательства и право селиться в ряде портовых городов. Старый вассальный пояс Цинской империи "деколонизировался" по частям, пока аннексия Японией Кореи в 1910 г. и независимость Монголии в 1912 г. не завершили демонтаж старого китайского миропорядка. Включение Китая в международное пространство, где доминирует Запад, было значительно более сложным и длительным, чем Японии, и представляло собой настоящее столкновение империй.

Еще одним осложнением было то, что в глазах европейцев и американцев Китай стоял на более низком "цивилизационном уровне", чем Япония, и заслуживал соответствующего отношения. В отличие от Японии или Индии, он также стал центром международной гонки за колониальные базы и экономические концессии. Тем не менее, за исключением таких коротких моментов, как разгром боксерского движения в 1900-1901 гг. или бурный переход от империи к монархии в 1911-12 гг. В большинстве случаев, пусть и с позиции слабости, он даже принимал активное участие в перестройке своих внешних отношений. Таким образом, система "неравноправных договоров" отнюдь не была диктатом только Запада. С точки зрения китайцев, она продолжала традицию общения с "варварами", которых можно было сдерживать, предоставляя им четко определенные районы проживания и ведя переговоры только через их общинных лидеров. Этой цели служили договорные порты и иностранные консулы. Таким образом, к началу 1890-х годов Китай достаточно прочно вписался в международную иерархию, заняв в ней нижнюю ступень.

Китайско-японская война 1894-95 гг. в один миг обнажила крайнюю военную слабость Поднебесной, которую до этого никто, даже японцы, не оценил по достоинству. В результате этого конфликта, в ходе которого Китай потерял почти все влияние в Корее (традиционно важнейшем государстве-притоке), остатки старого "синоцентрического" порядка в Восточной Азии были фатально подорваны - по крайней мере, так казалось до тех пор, пока японские историки не проследили более глубокие преемственные связи под поверхностью войн и договоров. В новой интерпретации старый синоцентрический порядок в Восточной Азии гораздо более незаметно перешел в порядок, в котором доминировали Запад и Япония, антагонистически сотрудничавшие друг с другом. В частности, торговля Китая внутри Азии - гораздо более важная для него, чем торговля с Европой и США, - привела к развитию гибридных форм дани и торговли. С точки зрения азиатской оптики, договорные порты были не столько плацдармами для проникновения западного капитализма в пассивную, отсталую китайскую экономику, сколько пунктами переключения между разными, но несовместимыми экономическими системами. Аналогичным образом, многовековая концепция "китайского миропорядка" не исчезла в одночасье под "натиском Запада". Так, например, Корея в отношении первых иностранных вторжений использовала традиционную схему отношений с Китаем, и сильные стороны в стране до последнего старались не враждовать с цинским двором. В 1905 году, накануне объявления Японией протектората, правящей элите Кореи было трудно представить себе альтернативу китайскому сюзеренитету, несмотря на то, что данничество закончилось в 1895 году, а модернизирующееся течение фактически рассматривало Китай как варварскую страну на задворках цивилизованного мира. Русско-японская война, приведшая к совершенно новой межгосударственной структуре и оказавшая глубокое влияние в самом сердце Европы, окончательно подвела черту под китайским миропорядком. За ней последовали четыре десятилетия, в течение которых японцы пытались построить в Восточной Азии свое собственное гегемонистское пространство, известное во время Второй мировой войны как Сфера совместного процветания Большой Восточной Азии. В этом континууме Первая мировая война не была событием первостепенной важности.