Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко

«…по назначению его светлости действовать отделенно по данному ему прежде сего наставлению», – выводит Майя.

20 августа

Ближе к обеду Алина, поговорив по телефону, кладет трубку и поворачивается к Майе. Вначале, как всегда, – поглаживает туго-натянутые черные волосы, затем – грудь в фиалковом пиджаке, потом – фиалковые же брюки. Выполнив ритуал, Алина наконец может открыть изящно очерченный ротик: «Майя, к тебе посетитель. Сейчас приведу».

Майя чувствует себя неплохо, даже, можно сказать, полной сил. Человеческий организм – та еще тайна.

Спустя несколько минут Алина приводит с собой бледного лысого человека в рясе.

– Чай, кофе? – спрашивает его Алина.

– Нет, нет. Спасибо. Не пью ни того ни другого. Алина представляет посетителя – отец Петр. Ставит для него стул. Отец Петр усаживается, внимательно рассматривает Майю. Если его и удивил ее вид, он этого никак не показывает.

– Майя Вениаминовна, мне порекомендовали вас как человека, который занимается древнерусским письмом.

Он достает из кармана карточку.

– Вот, у меня написано: вы выполняли заказ для РПЦ, исторического музея, частных заказчиков.

Делали копию Псалтири.

Майя кивает.

– Вы знаете о рукописных травниках?

– Слыхала. Но я не историк. Я каллиграф, – Майя откашливается: это ее первая длинная речь за пять дней.

Отец Петр кладет на подол рясы рыжий кожаный портфель, достает из него папку:

– Посмотрите, пожалуйста.

Майя осторожно берет в руки листы рукописной книги. Текст написан скорописью, заголовки – русской вязью. «Сия трава имянуется црь а брать ея съ молитвою», – читает Майя.

– Это тобольский травник XVIII века. Копия. К сожалению, брат Андрей, который ее выполнял, повредил руку. Мне нужен кто-то, кто доделает эту работу.

Майя перебирает листы, жадно рассматривает текст.

– Это не аутентичная копия, – поясняет отец Петр. – У книги будет роскошный оклад, застежки. Иллюстрации, которых в оригинале нет. Рисунки растений, миниатюры из жизни лекарей. Брат Андрей использовал также и украшения в тексте, которых не было в древней книге. Но сам текст, разумеется, должен точно повторять оригинал.

– Когда вам нужен ответ?

– Немедленно. Я готов заплатить… – он называет сумму, после озвучки которой в студии воцаряется тишина. – Только одно условие – ежедневно вы мне должны давать отчет. Я буду заезжать к вечеру или утром, как вам удобнее, смотреть, что сделано. Это подарок дорогому мне человеку, и мне нужно успеть его сделать. Простите, – он трудно, надсадно закашливается.

Майя с благоговением смотрит на листы.

– Через два дня, – хрипло говорит она. – Я могу начать работать через два дня.

– У меня нет этих двух дней, – устало говорит отец Петр. – У меня нет даже лишних двух часов. Работу нужно начать сейчас, – он виновато улыбается, демонстрируя желтые гниловатые зубы. – Поверьте, я никогда в жизни никому не ставил условий. Но сейчас у меня нет выбора.

Майя втыкает в ладонь отросшие ногти. Идет минута, другая.

– К сожалению, у меня срочная работа, – говорит она наконец. – Я не могу ее отложить.

Отец Петр протягивает руки, чтобы взять листы, но Майя хватает их и не отпускает.

– Конечно, мы берем заказ, – Тёма поспешно вскакивает со стула, который с грохотом падает. – Майя Вениаминовна… – Голос Тёмы внезапно обретает незнакомый регистр, вполне приличествующий руководителю, – приступит прямо сейчас. Сейчас и подпишем договор. Для вас мы отодвинем все остальные заказы.

Отец Петр смотрит на Майю, листы они продолжают держать вдвоем.

– Так вы беретесь, Майя Вениаминовна? – спрашивает он снова.

Майя кивает. Потом издает всхлип, отрицательно качает головой и отпускает листы.

– Что это было, а? – Тёма наклоняется над столом Майи, едва за отцом Петром закрывается дверь. – Ты что это о себе возомнила? А? – Налившись долгожданной силой и властью, Тёма ударяет кулаком по столу, сбрасывает на пол перья и тушь, склянка со звоном разбивается, растекаясь зловещим иероглифом. – Проваливай ко всем чертям! Ты уволена. Доделывай до конца недели чертовы донесения и вали.

Домой Майя возвращается поздно ночью. Кот радостно встречает ее, мурлычет, ласкается. Он сделался таким тихим, ласковым, мудрым. Майя берет Матисса на руки, гладит, чешет за ушком. На что они теперь будут жить?

21 августа

Во сне Майе снятся буквицы, они танцуют, и Майя вместе с ними. Она тоже буква, и ей хорошо в древнерусском алфавите. Просыпается Майя с радостью в груди. Остался последний день. Вчера она чуть все не испортила, едва устояла перед искушением. Ничего, будет другая работа, другие заказы. Губы ее вздрагивают, руки вспоминают текстуру листов травника. С каким наслаждением Майя делала бы эту работу, как прекрасно бы она ее сделала, копия травника могла стать самой лучшей ее вещью. Что себя обманывать – подобного заказа уже не будет, он мог появиться только как искушение.

Комнату окутывает густой туман, дверь на балкон открыта. Москвы не видать совсем, все скрывает белесая плотная мгла. Осень совсем близко. Майя встает с постели, шлепает босиком к балкону. Влажность такая, что слипаются глаза. Туман вальяжно лежит на перилах, свешивая толстые бока. В двух метрах – плотная завеса, чуть ближе – дымка. Можно подумать, это не балкон многоквартирного дома, а салон самолета со сплошным окном по борту.

В дальнем углу балкона копошится Матисс. Сладостно урчит, подвывая. Ступив на влажные ледяные плиты, Майя подходит ближе к коту и вскрикивает – Матисс загнал в угол голубя, придавил и явно намеревается сожрать. Голубь вздрагивает крыльями, вертит головой, издавая невнятные обреченные звуки. Матисс оборачивается на крик Майи, в звериных желтых глазах – угроза. Заурчав, поспешно ухватывает добычу, поднимает птицу в зубах, шарит ошалелыми глазами, ища путь для бегства. Майю захлестывает ярость и негодование. Она набрасывается на кота, нажимает ему на бока, щеки, живот, горло – и Матисс разжимает пасть, орет, напрыгивает на поднимающегося уже вверх голубя.

Птица еще не успевает исчезнуть в тумане, как Майя понимает, что ошиблась. Она угадывает это по наступившей вдруг тишине. Точно рычаг с жестяным кляцаньем повернули и закрыли дверь в зал, на порог которого Майя уже собиралась ступить. Ощущение пустоты стремительно расползается по телу. Это была ловушка наоборот: коту позволено самому добывать еду. Майя могла бы догадаться об этом, но она не успела подумать. Ее ослепила человеческая мораль, диктующая спасать жертву. Противник же мыслит нечеловеческими категориями, понятие морали, по крайней мере, человеческой, ему неведомо. А о другой морали Майе неизвестно ничего.

Майя опускается на холодные влажные плиты. Она проиграла. И даже хуже. Противник заявил следующий уровень, к которому она оказалась не готова. Заявил его почти по-детски, нащупывая ходы, и в один миг