Гимназия неблагородных девиц - Дарья Донцова

— Неприятно, — поморщилась я.

Корделия потянулась к чайнику.

— К нам домой явилась делегация родителей и выдвинула ультиматум: «Татьяна переводит сына в другое учебное заведение, забирает заявление из милиции. Если она не согласится, взрослые опозорят Рябовых на всю Москву, будут звонить во все места, куда решит пойти мальчик: в спортсекцию, театральный кружок, библиотеку. Расскажут, что он доносчик, а Татьяна дура, которая не смогла хорошо воспитать ребенка. А детей, которые от доносов ее сына пострадали и справедливо избили наушника, мамочка-клуша отправила в школу для малолетних преступников!» Жесткий разговор вышел. Таню от злости перекосило. Она тогда еще работала педагогом. Представляете реакцию начальства ее школы, если туда заявится разгневанная толпа родителей? Толя очутился в новой школе, Таня забрала заявление, информация о доносительстве не выплыла наружу. В третьей по счету школе Анатолий превратился в буку. Рот он открывал в редких случаях, на вопросы преподавателей отделывался краткими «да», «нет». Учился средне, на три, четыре. С матерью не откровенничал, со мной тоже. В девятом классе отрастил длинные волосы, начал играть на гитаре, сколотил рок-группу. Ребята репетировали в каком-то подвале. Я пыталась выяснить где, хотела знать, с кем дружит племянник, но он ни матери, ни мне ничего не рассказывал. Не хамил, но отвечал так, что мое терпение с треском взрывалось. Вот вам пример обычного диалога с Толей:

— Как дела в школе?

— Хорошо.

— Отметка какая по контрольной?

— Четыре.

— Садись обедать.

— Ел в школе.

— Эй, ты куда?

— На улицу.

— Зачем?

— По делам.

— Уточни.

— Репетиция у меня.

— Где вы играете?

— В помещении.

— В каком?

— Подвале.

— Где он находится?

— В доме.

— Адрес назови.

— Чей?

— Дома.

— Какого?

Корделия пододвинула ко мне блюдо с орешками.

— Понимаете?

— Придраться к словам подростка нельзя, — кивнула я, — однако такой диалог может любого взрослого до бешенства довести.

— Вот-вот, — согласилась тетка Рябова, — Татьяна вмиг петардой взлетала, искры летели во все стороны. Сын молча выслушивал ее вопли, говорил: «Мама! Ты же верующая. Грех так себя вести» и уходил. Сестра принималась плакать, кидалась молиться всем богам, просила дать ей терпение. Мне ее жалко делалось. Хотелось, конечно, сказать, что я давно ее предупреждала, просила не потакать капризам сына, но я сдерживалась. Какой смысл в упреках? Что сделано, то сделано. Когда Толя в институт поступил, Таня ему отдала квартиру нашей бабушки, парень туда уехал. Сам он нам не звонил. Мать порывалась убирать «ребеночку» жилье. Но тот ее на порог не пускал. Отношения у них сложились односторонние. Возьму трубку, там голос Анатолия:

— Добрый день, мать позови.

Таня начинает щебетать:

— Милый, как дела? Да. Сделаю. Денег? Сколько?

Сынок с матерью, как с домработницей, обращался: приготовь пожрать! Да еще меню заказывает, капризничает: отварную курицу я не ем, сделай котлеты. Готовые блюда следовало в судки положить, привезти барину, в дверь позвонить, кто-нибудь из девок выходил и их забирал.

— Из девок? — повторила я.

— Секс — наркотики — рок-н-ролл — умри молодым, — вздохнула Корделия, — группа Толи где-то выступала, у него появились фанатки. С Верой Галкиной я познакомилась случайно. Анатолий приехал домой, что-то взять ему потребовалось. Под Новый год это было. Он только-только в бабушкину квартиру перебрался. Таня ремонт там сама сделала, понятно, что по дизайну сына. Мне потом жаловалась: «Как он в таком кошмаре жить собрался? Стены-потолок черные, на полу половики того же цвета. Унитаз-ванну хотел затемнить, но я не смогла. Толечка очень расстроился. Зато с кухней у меня отлично получилось: шкафы в красные превратила». Меня прямо любопытство замучило, что парень в доме устроил? Каюсь, совершила нехороший поступок. Во время ремонта Таня замки не меняла. Я взяла тайком связку и в квартиру бабули порулила. Господи! Хорошая двушка у Ольги Николаевны была! Комнаты просторные, светлые, занавески с цветами, кухня белая. И что внук там устроил? У меня через пять минут координация движений нарушилась. Все черное! Кроме сантехники. Мебель красная. Люстры нет. Стоят торшеры с абажурами цвета ада. Какие-то африканские фигурки везде. Маски. Медные тазы на подставках. Я из дома вышла и думаю: «Или у Толи с головой беда, или он через неделю после въезда заставит мать все переделывать. Жить в таком интерьере невозможно!» Однако я ошиблась. Парень переехал в жуткое место и прекрасно себя там чувствовал. Первые месяца три к нам домой как в магазин ходил. Открою ящик на кухне. Нет ложек. Где они? Таня щебечет: «Толенька забрал, ему столовые приборы нужны». Потом плед из гостиной испарился. «Толечке одеяльце потребовалось». Зачем покупать, когда у матери экспроприировать можно? Один раз он без спроса из моей спальни картину уволок. Вот тут я возмутилась не на шутку. Позвонила ему. Мобильных еще не было, но городской телефон в квартире бабушки стоял. Сурово велела:

— Верни пейзаж. Немедленно!

Он привез. Молча водрузил на место. Я ему сказала:

— Картина осталась от нашего деда. Это кладбище в Солкове. Помнишь своего прадеда? Степана Михайловича.

Толя, как всегда, отделался коротким «да».

Но я все равно сказала:

— Он тебя очень любил. Когда в Москву приезжал, всегда подарки правнуку привозил. У Степана Михайловича была небольшая зарплата, но он с утра до ночи на могилах трудился, ему платили за это родственники. После смерти мы с твоей мамой нашли у него в шкафу конверт с надписью: «Толечке от деда Степы». Там была приличная сумма. Мы тебе на нее долго одежду покупали.

Племянник вдруг оживился:

— Прадед на погосте сторожем работал.

— Он прекрасный человек, — сказала я. — Сам образования не получил, но сына своего, нашего с Таней отца, выучил, и нас тоже. Всем помогал. А еще Степан Михайлович картины писал. Появись он на свет в богатой семье, мог бы стать известным живописцем.

Анатолий махнул рукой:

— Незачем мне что сам давно знаю объяснять.

Корделия скрестила руки на груди.

— У Степана Михайловича была избушка. На кладбище давно не хоронили, оно было закрыто. Вокруг пустырь. Дома там не строили. Метро не было. Приходилось с Белорусского вокзала до Одинцова ехать, потом на автобусе, Солково конечная остановка. Если на работу к восьми надо, то в полшестого из дома приходилось выходить. После того как наш папа умер, мы больше в том доме никогда не бывали…

Корделия умолкла, потом пробормотала: