Проклятие Византии и монета императора Константина - Мария Очаковская

«Просто больной мозг смоделировал реальные обстоятельства жизни в сказку».

– Скажи, Свет, а можно мне поговорить с этой Шамкиной? – спросил Валерий Петрович.

На лице жены застыло удивление.

Поглощенная работой, Светлана не знала ни про детективный клуб, ни про дело о старой визитной карточке. А оно меж тем все более и более завладевало мыслями Валерия Петровича. С тех пор, когда они с Еленой и Алей, сидя на веранде, строили разные версии убийства Алины Дмитриевой, прошло около двух недель. Тогда с Алевтининой помощью Торопко действительно засел за компьютер, поначалу без особой надежды. Но стоило ему углубиться в старые интернет-сайты, как на него буквально обрушился поток информации. Там на все лады пересказывалась громкая история конца 90-х, в центре которой оказался тот самый антикварный магазин «Галеон». Сотрудницы магазина, по незнанию или в надежде получить большой куш (последнее вернее), приняли на реализацию кое-какие золотые изделия, оказавшиеся уникальными произведениями искусства. По всей вероятности, торговля музейными экспонатами некоторое время шла из-под прилавка, пока наконец не нашелся один сознательный покупатель и не заявил куда следует. На этой стадии, заключил Валерий Петрович, к делу и подключили аспиранта Митю Лобова. Именно тогда молодого специалиста привлекли в качестве эксперта, именно тогда он и познакомился с Алиной Дмитриевой. Затем компетентные органы без особого труда вычислили самого поставщика музейных экспонатов. Им оказался местный житель, археолог-любитель, или, проще говоря, обыкновенный черный копатель (в районе Большого Сочи этим промышляют целые села), нашедший в горах не какой-то банальный кувшин с монетами, а настоящее сокровище – золотой клад периода позднего эллинизма. Сколько предметов из найденного клада (позднее их датировали I–II вв. до н. э.) и какие он успел сбыть и кому, точно определить не удалось. Но все оставшиеся у копателя произведения ювелирного искусства – их оказалось двадцать восемь, удивительно цельная коллекция в прекрасном состоянии – были изъяты. А затем переданы приехавшим из Петербурга сотрудникам Эрмитажа на реставрацию, где, по всей вероятности, находятся по сей день.

Из прочитанного в Интернете Торопко так и не понял, было ли заведено дело на кого-то из сотрудников магазина, а также на самого археолога-любителя – ему инкриминировать могли статью 243 УК за незаконный поиск и изъятие археологических предметов. Хотя незаконный сбыт тоже имел место… Возможно, милиция просто не успела, потому что во время оперативных действий археолог-любитель странным образом застрелился. А звали его Андрей Шамкин.

До сего дня у Валерия Петровича с Алевтиной существовала довольно четкая «тюремная» версия. Согласно ей, Дмитриева и Жарко продали что-то из золотой коллекции в сомнительные руки, а потом сами же сдали покупателя. Кем он был, сказать трудно, возможно, какой-то уголовник, который был схвачен по старым делам, осужден на длительный срок, а выйдя из заключения, решил отомстить.

Теперь же, после истории несчастной Леры Шамкиной, в голове Торопко родилось новое предположение, настолько захватывающее, что его даже в жар бросило. Он вскочил и под удивленным взглядом супруги нервно забегал по комнате. Газеты писали, что никто из семьи Шамкиных не уцелел. Но ведь Лера-то жива! Может, кто-то еще выжил? Получается, кровная месть? Но опять непонятно, почему спустя столько лет?

– Эх, тут главное, чтобы безумная сказочница не подвела!

[…] Пришлите мне слугу, мне неможется…

Отрывок из грамоты 124 Неревский раскоп, усадьба Б, XV в.

Принято считать, что археологи – народ закаленный, на здоровье жалуются не часто. Но как бы то ни было, присутствие в лагере врача торновцы оценили почти сразу. Хотя сначала заболела собака Дина. Бедняга отравилась какой-то дрянью, понуро лежала в палатке хозяина и категорически отказывалась от еды. Нос горячий, взгляд грустный, только кончик хвоста едва шевелится.

– Я знаю, это она гуляша поела в общей столовой. Я же просил ничего ей не давать. У нее с детства желудок слабый, – всполошился Сева.

Кухонное противостояние между ним и Ниловной не стихало.

– Вы бы, Всеволод Иванович, сами получше за своей собачкой следили. Она день-деньской на мусорной куче отирается, а я ей не нянька, – обижалась повариха.

У Таси Гронской появилась иная версия Дининого заболевания. Она считала, что собаку хотели отравить намеренно.

– Это все звенья одной цепи. Неужели вы не понимаете! Сначала мертвая сорока, потом эта сумасшедшая старуха с угрозами, а теперь Дина…

Денис же причины отравления никак не комментировал, он просто осмотрел больную и дал ей лекарство, действуя при этом как опытный ветеринар. Попробуй-ка заставить собаку выпить таблетки! Нет, заставить не получится, ее можно только обмануть, перехитрить. Что и было мастерски исполнено – сначала овчарке скормили упаковку активированного угля, а потом еще какие-то чудодейственные порошки.

Так что на следующий день всеобщая любимица поправилась, чему больше всех обрадовался козленок Казимир. С восторженным блеянием он встретил свою подругу, и жизнерадостная парочка снова принялась деловито рассекать по Торнову от палаток к раскопу, от кухни к речке и обратно.

А в лагере с того дня за Денисом закрепилось уважительное «Доктор Дэн», или просто «Док».

Нет, что бы там ни говорили, а врач есть врач, и это звучит гордо!

Спустя короткое время Дэн уже лечил Тасю Гронскую, вскрыв ей на пальце большой абсцесс.

– «…Ни стона из ее груди». Не женщина, а стальной клинок! – поделился он впечатлением с Машей, которая оказалась следующей в списке его пациентов.

На раскопе Марью Геннадьевну ужалила оса прямо в щеку, щека страшно распухла, и аспирантка Калашина в панике убежала к себе в палатку.

– Кэкэкэшмар… – с трудом артикулируя, причитала она, разглядывая себя в зеркале и воображая, как она в таком виде предстанет пред светлыми очами Дмитрия Сергеевича.

– Не бэ, Машуля! Все болезни нипочем, если ночевать с врачом! – с усмешкой произнес Денис и достал из своей медицинской сумки какую-то мазь.

Не считая случаев легкого членовредительства, как-то: порез, ожог и прочее, следующим пациентом Дэна неожиданно стал Бьорн, всегда такой осмотрительный и осторожный. Как-то, осматривая окрестности и объясняя Севе сакральное происхождение своего имени (к слову, Бьорн по-шведски означает «медведь»), он неудачно перепрыгнул через канаву. Взвыв от боли совсем не по-викинговски, Бьорн повалился на землю и схватился за ногу. Архипцев заохал, засуетился и побежал за Денисом, который, несмотря на громкую славу врача, не отлынивал от своих прямых обязанностей, прилежно орудуя киркой и лопатой.

Через несколько минут Док осмотрел ногу шведа и наложил на нее жесткую фиксирующую повязку.

– Fracture?[23]– с тревогой спросил Бьорн, неотрывно наблюдая за действиями молодого врача, и на смеси шведского и английского стал что-то вещать про медицинскую страховку и компенсацию.