Армяне в Турции. Общество, политика и история после геноцида - Талин Суджян
Шрифт:
Интервал:
Когда и эта попытка потерпела неудачу, они вновь обратились в управление и попросили денег, с тем чтобы вернуться в родные места в провинциях[230]. Однако ни один из их запросов не был удовлетворен. Наконец они связались с офисом губернатора Стамбула и пожаловались на Армянское национальное попечение. С этого момента к проблеме были привлечены также представители правительства. Они вели переговоры с Управлением попечительской организации и выяснили, что у того нет средств на аренду очередного здания для вновь прибывших. Оставшиеся kaght’agan могли либо переехать в другое здание в Саматье (Samatya), либо в центр, располагавшийся в Ортакёе (Ortaköy)[231]. 16 ноября 1935 г. «Нор Лур» сообщил, что после эвакуации второго центра в Саматье сотрудники канцелярии губернатора проинспектировали как оставшийся kaght’agan-центр в Саматье, так и центр в Ортакёе и установили, что первый был переполнен[232]. Согласно другому сообщению, в Саматье проживало 320 человек[233]. Газета также сообщила об эвакуации в Ускюдаре и опубликовала письмо читателя с подписью «Житель района». Согласно этому письму, армянская kaght’agan-семья жила в бараке, принадлежавшем Армянской национальной больнице «Сурп Пргич» на улице Арапзаде (Arapzade) в Ускюдаре. Однажды вечером г-н [Охан] Гоганян (Ohan Goganyan), который отвечал за имущество больницы, явился с полицией и выселил эту семью. Впоследствии она нашла приют в доме своих турецких соседей. Автор письма считал выселение незаконным и добавил, что касательно этого барака речь шла не о годном для сдачи в аренду доме (до того, как туда въехала та семья, он года три-четыре стоял пустой)[234].
Положение Армянского национального попечения было таким же тяжелым. Статьи в «Нор Лур» призывали читателей поддержать общину в ее заботе о детях-сиротах и армянах, приехавших из провинции. От голода люди целыми днями ждали перед зданием попечения. Управление Армянской национальной попечительской организации обратилось в больницу «Сурп Пргич» с просьбой помочь принять от восьми до десяти инвалидов и детей-сирот, поскольку ситуация вышла из-под контроля[235]. По другому сообщению, администрация проигнорировала просьбу священника Кайсери принять двух сирот, так как, по ее мнению, сначала следовало объединить детские дома и только затем посмотреть, что можно было бы сделать[236]. В ежегоднике больницы «Сурп Пргич» за 1939 г. содержится дополнительная информация по проблеме сирот и детей-kaght’agan: 535 учеников-kaghtagan находилось в «очень тяжелом положении» (kaghtagan garod usa-noghner)[237]; 150 придется жить за пределами kaght’agan-центров[238], вероятно, при финансовой поддержке общественных организаций. Та же информация уже была опубликована в ежегоднике за 1938 г.; неясно, были ли числа просто скопированы или посчитаны заново[239]. Тем не менее оба ежегодника ясно дают понять, хотя и без подробностей, что kaghtagan-центры все еще были открыты, из чего видно, что некоторый бюджет у них был.
Нет сомнений в том, что справляться с социально-политическими проблемами kaghtagan в Стамбуле было чрезвычайно сложно. Согласно сообщениям прессы, ни Организация попечения, ни Армянская национальная больница не могли помочь всем людям, прибывавшим из провинций, что, в свою очередь, приводило к серьезным проблемам между прибывшими армянами и органами управления стамбульской общины. При чтении этих сообщений создается впечатление, что члены армянской администрации из страха перед насилием старались избегать прямого контакта с новоприбывшими. Закрыты были kaghtagan-центры в конце 1930-х гг. Но и после этого армяне продолжали покидать провинции и направляться в Стамбул.
А. В., род. в Кютахье (Kütahya), 1945 г., армянка из семьи, которая была изгнана из Халвори (Halvori, деревня близ Дерсима), впоследствии поселившаяся в селе Айвалы (Ayvali) близ Кютахьи, ныне живет в Мюнхене. В интервью она сообщила мне, что даже жизнь в Стамбуле не решила бы ее проблем. В Кютахье ее семья была насильственно обращена в ислам; им была запрещена встреча с родственниками, которые были изгнаны и переселены в другие деревни близ Кютахьи. Поэтому зарегистрирована она была бы как турчанка-мусульманка. У всех членов семьи были турецкие имена и фамилии. Только старшие члены семьи знали армянский и тайком говорили на нем между собой. Семья переехала из Кютахьи в Стамбул и поселилась в Гедикпаше (Gedikpaşa)[240]. Там уже проживало много армян, изгнанных из Дерсима. Сразу по прибытии в Стамбул мать сообщила им, что они армянские христиане.
К армянской общине в Стамбуле доступа мы не нашли. <…> Мы все страдали от голода; стар и млад должны были идти работать, поэтому я по прибытии в Стамбул начала работать в Gürün Han. <…> В Гедикпаше жили почти одни армяне. <…> Мы не могли научиться армянскому. А как иначе – мы ведь приехали из деревни. Мы выглядели как дачики [турки]… Можно ведь было взять меня за руку и сказать: «Давай, девочка, я научу тебя вечером армянскому», но этого никто не сделал. На нас смотрели свысока. <…> Мой младший брат ходил в турецкую школу. Нужен был кто-то, кто сказал бы нам, что мы должны ходить в школу. <…> Меня в школу не посылали[241].
В 15 лет она была помолвлена с армянином из Дерсима, с которым не была знакома. Несколько лет спустя А. В. со своей семьей приехала работать в Германию, где живет и по сей день.
Армяне из провинций всегда были в самом низу во всех властных структурах. История А. В., как и другие истории, показывает, что многие армяне пережили принудительную исламизацию как еще одну форму отчуждения. Это подготовило почву для того, чтобы в 1960-х и 1970-х гг. множество провинциальных армян покинуло Турцию.
Армянская жизнь в Стамбуле и в провинциях
Торос
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!