Броневой - Илья Те

Судьба-злодейка, словно заметив желание Малярийкина дистанцироваться от прямого боестолкновения, бросила на него нового оппонента.

Почуял врага Маляр только после страшного попадания.

Словно молот долбанул по затылку!

Маляр, даже не глядя на экран, принялся судорожно разворачивать башню. Но жёстко не успевал.

Второй снаряд врезался в корму корпуса.

Попадание!

Индикаторы тревожно заверещали. Еще один такой выпад и мерцать будет уже васп. Если выживет вообще. Что делать, отъезжать? Продолжать разворачиваться? Башню явно клинило. Маляр долбил ручку гашетки, но изображение на фронтальном экране поворачивалось еле-еле.

Малярийкин понял, что не успеет, и остервенело даванул газ. Если орудие невозможно развернуть башней, надо провернуть корпус! Гусеницы взревели, выбрасывая из-под треков камни и пыль! Вёрткая машина крутанулась на месте. Видеонаведение башни не функционировало, однако с такого близкого расстояния особо целиться и не было необходимости.

Огонь!

Выстрел оглушительно рявкнул.

Однако, вместе с Малярийкиным выпустил последний, третий снаряд и его безымянный враг. Два потока пламени в сопровождении двух кусков высокоуглеродистой молибденовой стали весом в двадцать три килограмма врезались в оба корпуса почти одновременно.

Перед глазами блеснула вспышка. Малярийкина отбросило к стене кабины, вворачивая голову в плечи и разнося в бисер задний монитор. Противно заскрежетал металл …

Спустя несколько мгновений, Малярийкин открыл глаза. Голова плыла как после самогона. В кабине было темно, сверкало аварийное освещение в виде двух оранжевых ламп возле аптечки и контейнера с кислородной маской. Экраны погасли. Деформированный корпус сжимал тело со всех сторон. От превращения в фарш спасла только защитная клетка с жёстким скелетом, установленная вокруг места пилота. Впрочем, металлические дуги, составлявшие основу клетки, были согнуты под острым углом. До смерти, в общем, Малярийкину не хватило совсем чуть-чуть. А вот вражеский танк с короткого расстояния был разврочен, как раскрывшийся цветочный бутон.

— Маляр-твою-мать-маляр! — внезапно разнеслось по всему танку. Видимо такой окрик и привёл его в себя. Голос хоть и шёл через динамики, но был хорошо узнаваем. Малярийкин слушал его весь вечер, всю ночь, задрался слушать. Прокуренную хрипотцу старшего старшины отныне Малярийкин мог спутать с чем-то другим с той же вероятностью, как звук собственного храпа.

— Да, млять! — радостно закричал в ответ Малярийкин. Дышалось ему легко и даже свободно, ведь не считая относительно легкой травмы головы и краткосрочной потери сознания, никаких повреждений он не получил. — На связи, товарищ старший старшина!

— Ух, млять! — в том же стиле отвечал ему наставник. — Нашёлся, блин, таки! Ты в паряде, сынок? Говорю, ты в паряде?!

— Да в полном, товарищ старший страшина!

— Видел, тя шмальнули. Мерцаешь, что моя ёлка!

— Было такое, товарищ старший старшина! — усмехнулся Малярийкин, смирившись с железным пленом и второй уже раз молясь на автономную систему игровой безопасности. — Дык я ж в броне! Подмяло слеганца! Всё чудесно!

— Не в броне, а в говне! — абсолютно логично со знанием научно-технической стороны вопроса поправил старший старшина. — Ты где на васпе-третьем броню то нашёл? Короче, пятёрка фраерков-нубов твой лучший результат на сегодня, сынок. Не блеск, согласен. Зато живой. Живой, сука!!! С чем и поздравляю.

— Не совсем то, к чему я стремился, товарищ старшина!

— Ай, правда? А я вот всю жизнь стремлюсь то к бабам, то к бабкам. А они ко мне никак! Работаю вербовщиком, со всякими дебилами в битых танках разговариваю! Не совсем то, к чему я стремился, а, товарищ нуб?

— Да это … — Маляр помялся. — Просто день неудачный.

— Трещи, трещи! — рассмеялся Гойгу. — Благодари Бога, что выжил, дурень! Сиди, жди окончания раунда. Вытащат. Потом посвистим.

— А сколько ждать?

— Часа три.

— Ох ты. А если бы я кровью истекал?

— А если бы у тебя понос был? Терпи! И вообще, что ты хотел от альфа-защиты? Скажи спасибо, что не добили. В битом танке тебя и ребенок разделал бы. Кстати, запомни. Вот почему ещё нужна хорошая индивидуальная защита. Бои бывают разные. И не во всех из них целью бывают танки. Видал я, как на раненных танкистов, зажатых в броне, специально на трек наматывают. Особенно в чемпионских боях. Конкуренция! Ну, ты рад?!

Малярийкин, конечно, был рад.

Причём охренительно.

Дальнейшие три недели слились в сознании Малярийкина в единую полосу, как при скоростном движении. Каждое утро начиналось теперь не с чего-нибудь, а с поездки в ангар и проверки танка. При ангаре Малярийкин завтракал, после чего мчался на полигон и колесил бетонным плитам до самого вечера, пока солнышко не начинало царапать проржавелым краем полигонный забор. Этот процесс, похожий на бесконечный повторяющийся сон наркомана, на грёбаный день сурка с бесчисленным повторениями, могли прервать только коллективные занятия неизвестных танковых команд, а также работа технических групп, залатывавших полигон после упражнений предшественников. Но Малярийкин не жаловался. В том числе сам себе. Пожалуй, он был готов вкалывать на полигоне подобным образом вообще сутки напролёт. Лишь бы — вот если откровенно положить руку на сердце, — исполнялось единственное желание.

Чтобы Леночка была рядом. Тупо. Хотя бы раз в день. Полчаса. Просто, рядом, чтобы можно было с ней тихим голосом потрещать, видеть её гладенькие километровые ножки, вдыхать чудесный (после ГСМ то!) аромат женских духов. А может быть и дотронуться. Если случайно повезет. Даже так. Для урода Малярийкина в случае с красавицей Эленой, в натуре, это был почти грязный секс.

Из серьёзных изменений, произошедших с Малярийкиным после бегства из Наш-ангара было изменение внешности. Элена посоветовала ему отращивать бороду и усы. На всякий случай. Безусловно, такая примитивная «маскировка» не могла спрятать бывшего автомеха от заинтересованных глаз. Однако, учитывая, что его не искали специально (а прошедшие недели показали, что не искали), — густой бороды и усов вполне могло хватить. Малярийкин перестал бриться и вскоре обнаружил, что щетина является деталью, не только маскирующей его внешность, но и изменяющей её. Борода скрывала выдающуюся кривую челюсть, но оставляла открытыми его выразительные глаза и широкий лоб, что придавало Малярийкину вид не то, чтобы красивый, но мужественный. Даже при смешном росте.

Чтобы Маляр меньше заморачивался, на следующий серьезный бой Гойгу подогнал танк к новому полигону самолично. Старая, злая локация «Тотенкопф» была хорошо ему знакома. Когда-то он обучался азам именно здесь, на северо-востоке тогда ещё Новосибирска. Жаль Малярийкина привести сюда ночью было нельзя — комендант полигона как и Гойгу был родом из прошлой жизни — тупой упёртый кретин с субординацией вместо мозгов, уставом вместо морали и идиотской верой во всё правильное. Тренировки в неурочный час в «правильную» схему не вписывались. Всё.