Разногласия и борьба или Шестерки, валеты, тузы - Александр Кустарев

больше всего доверия вызвали бы слова матери.

Старуха молча смотрела на него и, казалось, не понимала его. Матери? — наконец спросила она. Какой матери?

Ну как какой, Бэлла Моисеевна, ну как какой. Привалов чувствовал, что взял правильный тон. Дави, дави сильнее, посоветовал он сам себе. Я имею в виду, разумеется, мать поэта Свистунова. Ведь она, только она может знать, кто на самом деле отец ее сына.

Тут Привалову в голову пришла совершенно шальная и, как ему казалось, гениальная мысль. Строго говоря, продолжал лепить он, даже она может ошибиться. Бывают случаи, ведь бывают же случаи, вы понимаете, что я имею в виду? Вы сами и ваш архив позволяют нам по-новому взглянуть, так сказать, на добрачное поведение девицы Ойзерман.

Графиня встрепенулась. Что вы такое говорите, сказала она. Ведь это же ваша бабушка!

Прабабка, нетерпеливо перебил Привалов. Впрочем, какое это теперь имеет значение. Эти люди для нас уже не люди, а документы, материал, капитал, как хотите. Да и вообще, подумаешь, дело. Кстати, вы знаете, к какой среде принадлежала эта Ойзерман. Она же была, так сказать, революционерка. А там свободная любовь…

Нет, нет, нет, всполошилась Гвоздецкая. Это невозможно. Она была нормальная, порядочная девушка. Что же касается графа…

Вы твердо знаете, что граф был у нее единственный, не унимался Привалов, у вас есть доказательства? Документы?

А у вас есть доказательства обратного, ощерилась Гвоздецкая, вы что-нибудь знаете?

А что если есть, выпалил, не помня себя Привалов, и тотчас же подумал: старая ведьма, я заставлю тебя отвечать.

Графиня стояла перед ним столбом и явно не знала, какую карту теперь выложить перед Приваловым. Лоб ее наморщился, глаза остановились. Наконец она открыла рот и, казалось, что-то надумала ответить, но вместо слов из ее горла раздался негромкий протяжный стон, желтые глаза вспыхнули горячим и тоскливым блеском, ее худое изящнее тело вдруг обвисло, и Привалов с ужасом увидел, что она медленно падает.

Он поспешно подхватил падающую графиню, не дав ей рухнуть на кафельный пол, и осторожно посадил безвольное, ставшее грузным тело, прислонив спиной к ванне. Графиня, сказал он сдавленным шепотом, что с вами, графиня. Не бойтесь, я не сделаю вам никакого вреда.

Графиня не отвечала. Губы ее медленно сомкнулись и сквозь них едва показался кончик языка. Привалов понял, что с графиней случился инсульт.

Привалов вышел из ванной, тихо, притворив за собой дверь, и стал искать глазами академика. Академик явился тут же. Глаза его горели от любопытства. У нее инсульт, промямлил Привалов деревянным голосом. Прямо сию минуту, и он указал большим пальцем через плечо. Академик только свистнул. Серьезно? — спросил он, стрельнув глазами на дверь ванной комнаты. Как вы знаете?

Ну, сказал Привалов, может, инфаркт, почем я знаю. Только она того, и он показал рукой, что именно.

Что же делать, заерзал бледный академик, что же делать. И дом полон народу. Вот, ей-Богу, незадача какая. Вы уверены, что это по-настоящему? Может, просто обморок? Привалов покачал головой. Нет, не обморок. Хорошо, если жива. Впрочем, по-моему, жива. Во всяком случае, была только что.

Тут есть врач, сообразил вдруг академик, я сейчас его позову. Вы только стойте тут и никого не пускайте. Академик стал проталкиваться через толпу гостей.

Привалов стал соображать. Вот те на, соображал он, вот после этого и планируй, и рассчитывай. Черт знает, что такое. Что же мне теперь делать? Ведь я же ее прикончил, между нами говоря. Просто-напросто прикончил. Впрочем, это неважно. В конце концов, в этом возрасте с каждым такое может случиться в любую секунду. А что при гостях, так нечего на восьмом десятке четверги устраивать. Тоже мне салонщица. В чем душа только держится, а туда же, вспомнил он худые графинины руки и синяки под желтыми глазами.

Показался академик со смешным толстеньким бородачем. Академик глядел мрачней тучи, бородач почему-то иронически ухмылялся. Дилетанты, как бы говорил он, паникеры. Дайте-ка я посмотрю. Сейчас, сейчас, успокоительно сказал он, показал вопросительно на дверь, будто бы спрашивая, здесь ли, и, не дожидаясь ответа, юркнул внутрь.

Он вышел обратно через минуту и развел руками. От его иронического настроения и следа не осталось. Факт, сказал он. Ну, вы даете.

При чем здесь мы, встрепенулся Привалов и начал объяснять, как все произошло, опустив, разумеется, содержание имевшего место разговора.

Да нет, нет, сказал доктор. Я ведь только так сказал. Никто не виноват, конечно. Сколько ей было лет? Семьдесят два? Что ж тут поделаешь. Природа, дело житейское. Значит так. Она еще жива, но, думаю, долго не протянет. Стукнуло ее капитально, такое впечатление. Где телефон? Я позвоню в «скорую», а вы подготовьте народ. Четверги кончились. Все когда-нибудь кончается.

Врач пошел к телефону, академик подозвал кого-то и на ухо сообщил о случившемся. Тот ахнул и подозвал еще кого-то. Новость поползла по квартире, и через две минуты все замолкли и неловко застыли, где стояли, глядя на врача, объяснявшего по телефону, что случилось и куда надо ехать. Повесив трубку, врач вздохнул, погладил бороду и сказал, что надобности в гостях больше нет и все могут удалиться. Кроме вас и вас, показал он пальцем на каких-то двух немолодых женщин. Ее надо перенести на диван и, кроме того, надо позвонить родным. Пусть едут немедленно. Надо спешить.

Народ не заставил напоминать дважды. Один за другим люди подвигались к выходу и исчезали. Все были напуганы и удивлены.

Я хотел бы остаться, сказал Привалов академику, мы можем остаться? Я хотел бы дождаться родственников и выразить им соболезнование. Или, может быть, вы думаете, что это лишнее?

Как хотите, как хотите. Обстоятельства таковы, что вам с ними, как я понимаю, познакомиться надо. Лучшего случая не придумаешь. Я тоже, пожалуй, останусь. Мы сделаем вот что. Пока тут без нас обойдутся. А мы выйдем и погуляем немного, тут рядом неплохая липовая аллея, редкость, знаете ли, для новых районов. Там мы и погуляем, пока придет «скорая» и соберутся родственники. Потом вернемся. Сейчас я договорюсь с доктором.

Он подошел к доктору. Доктор выслушал рассеянно и кивнул головой. Академик вернулся к Привалову и сообщил, что «скорая», вероятно, будет через полчаса, около часа им понадобится, чтобы принять меры. Часа через полтора можно будет вернуться, и тогда поглядим. Кувалдины как будто в городе, вечером сегодня они, скорее всего, дома, так что через часик и они будут здесь.

Липовая аллея оказалась на славу. Привалов и академик медленным шагом прошли ее в обе стороны раз