На сеновал с Зевсом - Елена Логунова

В последнее время моя лучшая подруга с нездоровым энтузиазмом налегла на изучение английского языка. Она даже спит в наушниках, потому что хочет без посредников объясняться с семейством, управляющим ее маленькой овечьей фермой в Австралии. Семейство это, правда, переселилось на зеленый континент не столь давно и имеет свежие и крепкие украинские корни. Так что Алке было бы гораздо проще приобщиться к родной речи Тараса Шевченко и Павло Тычины, но малороссийская мова ей почему-то сильно не нравится. Максим Смеловский, папа которого вырос во Львове, как-то в приступе патриотизма похвастал, что украинский язык – второй по напевности после итальянского, но Трошкину и это не проняло.

– Вот и пусть поют на нем! – заявила она. – А мне разговаривать надо!

По-английски она разговаривает пока исключительно с дикторшей, чей приятный голос записан на диске «English для начинающих», что со стороны выглядит довольно странно. Звучащие в наушниках пароли виртуальной учительницы доступны только самой Алке, тогда как ее собственные отзывы слышат все. И далеко не всегда, скажу я вам, эти англоязычные включения в нашу российскую действительность бывают уместны! К примеру, в зоопарке Трошкина, желая удалиться подальше от группы гринписовцев, митингующих в поддержку четвероногих узников, громогласно сообщила мне о своем намерении неправильным выражением: «Aй хав э волк!». А один особенно агрессивный и при этом поразительно необразованный защитник животных буквально понял сказанное ею как угрозу сожрать волка и очень рассердился. Пришлось объяснять, что Трошкина не волкоедка, а полиглотка, что тоже не сильно успокоило скудоумного защитника фауны, ибо он решил, что в отсутствии предпочтительных ей волков моя подружка способна проглотить кого угодно. Помниться, нас чуть не побили.

В общем, я немного пошумела под дверью, но Алка ко мне не вышла, и я потопала к себе, решив, что утро вечера мудренее, и, стало быть, плач Ярославны в чужую жилетку можно отложить на завтра. И слишком поторопилась удалиться – разминулась с подружкой, которая как раз вернулась домой! Уже на подходе к своей лестничной площадке я услышала двумя этажами ниже скрежет причалившего лифта, а затем множественный шум шагов, бряцанье ключей и просительный голос Трошкиной:

– Тихо, милый, тихо!

А потом ее суровый шепот:

– Лапы убери, животное!

Алкин спутник ответил не то зевком, не то завыванием. Разумеется, мне сразу же захотелось узнать, какой такой ночной зверь нагло лапает мою тихоню подружку в режиме повышенной секретности. Я перегнулась через перила, но успела увидеть только край серого полотнища в печальных бурых розочках. Расцветка живо напомнила мне тот ситчик, которым Трошкина после недавнего ремонта обтянула свою мягкую мебель. Это заинтриговало меня еще больше. Мало того что Алка, как школьница, тайно обнимается в темном подъезде с каким-то Тарзаном, так она еще и постельное белье при себе носит!

Личная жизнь Трошкиной явно перестала быть скудной и скучной.

«Надо будет с утра пораньше наведаться к Алке в гости!» – предложил охочий до сенсаций и скандалов внутренний голос.

Согласно кивнув, я свесила голову вниз и еще немного послушала, но Трошкина с ее тайным другом уже вошли в квартиру. Тогда и я направилась домой.

Там тоже было тихо – похоже, все спали. Оберегая покой родных, я бесшумно прокралась сначала в ванную, а потом в постель и только начала задремывать, как явилась мамуля. В длинной, в пол, ночной сорочке из батиста с кружевными рюшами и с горящей свечой в руке она имела уютный вид старого доброго английского привидения. Правда, когда сквозняк задул свечку и в наступивших потемках эфемерный батистовый конус чувствительно соприкоснулся с крепкой дубовой тумбочкой, «призрак» истово зашептал ругательства – и отнюдь не английские.

– Не спится? – спросила я, не сумев скрыть укор, который мамуля предпочла не заметить.

– Тебе тоже? – обрадовалась она и тут же включила свет. – Ты что-то задержалась. Как тебе спектакль?

– Интересный, – болезненно моргая, коротко ответила я.

– Представляешь, толстуха из наробраза после представления пыталась симулировать сердечный приступ! – весело сообщила мамуля. – Но креветки на фуршете она лопала как здоровая!

– А был фуршет? – Я вдруг почувствовала, что голодна.

– Был, но не для всех, – виновато посмотрела она. – Прости, я даже не искала тебя, думала, ты нарочно потерялась за кулисами. Там было так увлекательно, столько интересных мужчин и женщин!

Я не стала сообщать, что особенно увлекательны были интересный мужчина Бронич, умыкнувший меня из театра, и еще более интересный мужчина Алехандро, подобравший меня же на дороге. Любознательная мамуля непременно захотела бы подробностей, а я еще сама не успела осмыслить случившееся.

– Может, попьем чаю с плюшками? – вылезла из постели я.

Каюсь, мне никогда не удается соблюдать священное для многих женщин правило «Никакой еды после шести часов вечера». Не потому, что воля слабая – просто аппетит сильный. К тому же я давно заметила, что после шести любая еда становится значительно вкуснее. Честное слово, глубоко за полночь капустная кочерыжка кажется слаще «Сникерса»!

– Давай, – охотно согласилась мамуля, которая тоже свободна от диетологических предрассудков. – Ставь чайник, я сейчас приду.

И она принялась шарить взглядом по полкам стеллажа, почти полностью закрывающего одну стену моей комнаты и по большей части занятого произведениями самой Баси Кузнецовой.

Переняв у родительницы деликатный стиль старого доброго привидения, я беззвучно просквозила на кухню и потихоньку, стараясь не звякать приборами, сервировала стол к позднему ужину. Помимо заранее оговоренных чая с плюшками, в меню вошли отварное мясо, завалявшееся в глухом закоулке холодильника, и бутылка кумыса. Я вдохновенно сочинила из них что-то вроде окрошки и выхлебала ее еще до того, как подошла мамуля.

Она потирала виски и была задумчива. Я молча (рот был набит) пошевелила бровями, побуждая ее высказаться.

– Дюша, ты не помнишь, когда это я писала про иго? – хмурясь, спросила мамуля.

Это был неожиданный вопрос, и я поперхнулась.

– Я вообще не помню, чтобы как-то серьезно касалась в своем творчестве темы монголо-татарского нашествия, – продолжила мамуля, ассоциативно покосившись на ополовиненную бутылку кумыса.

– Наверное, ты касалась ее именно несерьезно, как беллетрист? – добродушно предположила я. – У кого это было – раскопки могилы Чингисхана, мел судьбы? Не у тебя?

– Как тебе не стыдно, ты путаешь мои произведения с романами конкурентов! – обиделась великая писательница.

Я виновато хлюпнула чаем. Мамуля еще немного подумала и решила:

– Нет-нет, определенно, география моих сюжетов никогда еще не выходила за границы Уральского хребта!

– Значит, теперь ты хочешь шагнуть дальше и открыть для себя новые просторы? – Мне показалось, я уловила, к чему этот разговор об иноземных захватчиках.