Этому в школе не учат - Сергей Зверев

Судя по преподавательскому составу, дела у Красной армии шли совсем плохо. Организацию РККА читал бывший советский полковник, орденоносец, попавший в плен к немцам в должности командира дивизии и теперь с энтузиазмом вбивающий военные премудрости в головы шпионов и диверсантов, задача которых — разнести в клочки его Родину. Топографию преподавал бывший артиллерист-капитан. Методы органов НКВД раскрывал перед слушателями бывший оперативный работник НКВД Украины. Все эти «бывшие» не уставали клясться в верности рейху и долдонить о скором конце проклятого большевистского государства. И новоиспеченный агент Ящер готов был поклясться, что они вполне искренни.

Да, жизнь была напряженная. Правда, кормили неплохо. Почти полкило хлеба в день, литр мясного супа, несколько десятков граммов масла или маргарина. Порой давали немецкую колбасу, и ее вкус был божественным. В день также выделяли пять сигарет или пачку махорки на неделю.

Большинство слушателей так и не могли избавиться от привычки жадно облизывать губы при виде еды или зажмуривать глаза, втягивая ее запах. Оно и понятно — они были из лагерей военнопленных, и пригнала их сюда не любовь к рейху, а голод.

Но часть будущих шпионов-диверсантов были вполне сытыми и пришли в школу отнюдь не за куском хлеба. Это представители молодежных белоэмигрантских и этнических националистических организаций, настроенные на борьбу с Советами. Вот только о том, что такое война, они имели отдаленное и какое-то розовое представление. Головы их были забиты героизмом, священной ролью в освобождении Родины от большевиков с помощью своего союзника — Германии. Руководство школы всячески поощряло эти их настроения, а наиболее говорливые из учеников вели политинформацию.

Курган старательно пропускал идеологическую накачку мимо ушей. Он сам прекрасно знал, кто он и зачем ему все это надо. Но постепенно невольно начинал испытывать странное чувство гордости от того, что он является частичкой такой глобальной, всеобъемлющей, жестокой силы, которой представлялся Третий рейх. Гнал от себя эти ощущения, но они возвращались.

«Э, так и идейным стать можно», — усмехался он про себя.

Он знал, что надо делать, чтобы заработать очки у немцев. Учиться, тянуться во фрунт и четко рапортовать. И поэтому был на хорошем счету…

Группа из десяти слушателей сидела в зимнем, жарко натопленном дощатом домике за школьными партами. Сдерживая зевоту, слушали лекцию по истории России.

Лектор, уже пожилой белоэмигрант, распалился, раскраснелся, повествуя о подавлении большевиками Антоновского мятежа:

— Русского мужика газами травить! Нет, никто не будет забыт!

Советскую власть он ненавидел люто. И прилично утомил слушателей своими идеями о создании при вермахте русских вооруженных сил и формировании жестокого органа террора. Сам он уже не первый год составлял списки тех, кто будет ликвидирован после оккупации России. Притом туда входили как конкретные лица, так и целые социальные и профессиональные категории. Также он полагал репрессировать всех сочувствующих Советам. В общем, весь советский ГУЛАГ в сравнении с грандиозностью его планов казался уютным детским садиком. По этому поводу он постоянно писал письма на имя руководителей рейха и иногда даже удостаивался ответов от должностных лиц.

— СССР — это не власть! — воскликнул лектор. — Это затянувшийся русский бунт — бессмысленный и беспощадный!

Между тем от Москвы немцев откинули. И краем слуха ловя причитания оратора, Курган задумчиво водил карандашом по тетрадке. Плохо, что его возвращение победителем на Сретенку откладывалось. Но это было не так важно. Курган был уверен, что немцы свое возьмут. Хуже было другое. Он искренне надеялся, что к тому времени, как подойдет выпуск из школы, немцы разберутся с большевиками, и для него найдется работа получше, чем заброска в советские тылы.

Заброска. Иногда он ночами просыпался в холодном поту, когда ему казалось, что звучит команда: «Вперед!» И нужно вываливаться из чрева транспортного самолета «Юнкерс» в ночь, туда, где тьмой сокрыта пока что еще занимаемая Советами территория с ее НКВД и тюрьмами. Нет, такая перспектива его совершенно не устраивала. Но куда деваться?

Нужно стремиться остаться в школе. Хоть завхозом, хоть инструктором. А лучше, что-нибудь связанное с безопасностью и выявлением нежелательных элементов.

И тут у него были задумки.

Он примерно представлял, что делать. И, слегка усмехнувшись, обвел взглядом своих товарищей по учебе. Они ему помогут. Кто-то из них.

В салоне «М-1» было ненамного теплее, чем на улице. Эта легковая машина Горьковского автозавода была скопирована с американского «Форда-В» по соглашению с США, сильно модернизирована, но вот только так и не адаптирована для наших трескучих морозов. Тесный салон обит зеленым шинельным сукном, которое позволяло сохранить температуру. Но все равно без отопления было очень холодно.

Машина колдыбала по разбитым танковыми гусеницами проселочным дорогам, норовя зарыться в сугроб носом. За рулем сидел сам Вересов — шофера он оставил в расположении запасного полка.

«В тепле и сытости», — с некоторой завистью подумал я.

— Племянник железнодорожного замнаркома первоначально дал согласие, но нам с ним надо еще переговорить, — Вересов объехал повалившуюся сосну. — Нужно присмотреться к товарищу. Мое хваленое чутье чекиста — это, конечно, хорошо. Но интересно твое мнение педагога, который выпустил в большую жизнь сотни детей.

— Так то дети, — усмехнулся я.

— По большому счету все мы до старости большие дети. Только играем во все более опасные игрушки.

— И игры эти часто злые…

Уже вечерело, когда мы прибыли на фронтовой аэродром двести сорокового истребительно-авиационного полка. Там на заснеженном бескрайнем поле нашли того, кого искали — старшего лейтенанта Николая Забродина. Это оказался невысокий, худощавый, лет двадцати пяти человек, очень жилистый — такие обладают обычно незаурядной силой. Лицо открытое, даже красивое, взгляд ясный и умный.

Он что-то внушал технику, постукивая ладонью по корпусу самолета, на котором было выведено четыре звезды — четыре сбитых фрица. Неплохо. Можно сказать — ас.

Ажиотаж мы решили не создавать. Представились как сотрудники Политуправления фронта, мол, хотим переговорить с героем, чтобы пропагандировать положительным примером мужество и героизм советских летчиков-истребителей. Благо соответствующие документы прикрытия у нас имелись. В курсе дела был только командир полка.

Отошли в сторонку, подальше от техников, суетящихся вокруг изрешеченного пулями «Як-1» (и как он только приземлился?).

Закурили папиросы. Присели на промерзшие пустые снарядные ящики рядом со стоянкой самолетов. Завели обстоятельный разговор.

Объяснять Забродину ничего не требовалось — с ним уже в общих чертах переговорили. И он дал предварительное согласие.