Этому в школе не учат - Сергей Зверев

— Пользы от этого будет больше, чем от сотни самолетов, — заверил Вересов.

— Польза — ключевое слово, — кивнул Забродин. — Я сделаю все, чтобы у фашистской гадины горела земля под ногами…

— Только учти. На смерть идешь. Эта работа опаснее, чем у сапера. Нужно вербовать сторонников. Но — один шаг — и нарываешься на немецкого агента. Пытки и казнь.

— Я понимаю. Ненавижу тварей, которые бомбят санитарные поезда. — Забродин затянулся глубоко папиросой и прошептал: — Эх, Оксана…

Я знал, что на таком санитарном поезде, который разбомбили немцы, погибла его невеста.

Мне было очевидно, что кандидат в агенты прост в общении, но с цепким умом, хватает все на лету. Командиры говорят, что он решителен и смел. Я пытался нащупать в нем фальшь или желание понравиться представителям нашей грозной организации и не находил. Его стремление нанести как можно больший ущерб фашистам, пусть и ценой своей жизни, казалось искренним.

Когда мы шли к нашей машине, я сделал вывод:

— На этого человека можно положиться.

— Гарантируешь? — спросил Вересов.

— Ты же знаешь, что гарантию тут стопроцентную не даст и Господь Бог. Самая неисследованная для людей территория на Земле — это чужая душа.

Наша машина тронулась.

— Как операцию назовем? — неожиданно спросил Вересов.

— «Племянник».

— Забыл, что кодовое название, равно как и оперативные псевдонимы, не должно содержать информации, по которой можно хотя бы косвенно догадаться об истинном содержании оперативной задумки?

— Твоя правда.

— Операция «Азимут».

— Почему «Азимут»?

— Слово красивое. А Забродин будет у нас под оперативным псевдонимом «Лютый». Теперь конкретика…

Он коротко изложил план операции.

— Самолет не жалко? — Я отлично знал цену боевой техники, которой так не хватает на фронте.

— Для такого дела и истребительного полка не жалко…

Через день Забродина вызвали в распоряжение политотдела фронта — для проведения агитационных мероприятий. Выступать на митингах перед призывниками, рабочими и школьниками. О чем в газете фронта вышла соответствующая заметка с портретом героя. Ну а на деле в это время он проходил специальную подготовку, необходимую для выживания в тылу врага и выполнения боевой задачи.

Вот только все это уже будет проходить без меня. А что я? Мне в заснеженных полях предстояло добровольно вызваться в свой последний бой и тем самым подвести черту под прошлым и будущим, оставив только настоящее. И шагнуть во тьму моей последней ночи. Потому что бывает так, что иначе нельзя…

— Хорошо. Очень хорошо, — произнес на ломаном русском языке начальник разведшколы майор Адольф фон Рейнгард. — Вы хороший агент, Ящер!

Курган вытянулся по стойке смирно и проорал звонко, что рад служить вермахту, преданно поедая начальство глазами. Немцы это сильно любят.

— Вы оправдываете рекомендации, которые вам дал герр Фишер. Мне говорили, что вы чувствуете врагов.

— Я их не только чувствую. Я их рвать готов на части! — выпучил глаза Курган.

— Надо будет подумать, а не использовать ли ваши таланты именно в этом направлении.

— Так точно, господин майор. Я готов!

Эти слова начальника школы были бальзамом на раны. Подходило время выпуска. А это означало: задание и заброска в тыл Красной армии. У Кургана от подобных мыслей слабели ноги. И всю хитрую комбинацию он затеял именно для этих слов о том, что его хотят использовать в обеспечении внутренней безопасности школы. Это то, о чем он мечтал.

Для этого он проявил просто чудеса лицемерия, наметив себе подходящие жертвы и войдя к ним в доверие. И вывел на чистую воду трех человек, которые хотели сдаться после переброски. Точнее, он сам подвел их к этой идее. Долго притирался к ним, доказывал, что Красная армия уже начинает бить немцев, а сдаться и искупить вину — единственный шанс выжить. Так красиво агитировал за советскую власть, что сам себе начал верить. В один прекрасный момент поведал лопухам, что связан с советской контрразведкой. Перед этим, правда, подстраховался — все это было под контролем руководства школы.

В итоге убедил этих троих сразу после десантирования прийти в НКВД, передать привет от агента «Росомаха» (сам придумал такое дурацкое погоняло) и начать работать против абвера.

А еще умудрился сделать это в таком месте, что подставил их под прослушивающее чудо-устройство, позволявшее записывать разговоры на металлическую проволоку.

Несостоявшихся перебежчиков расстреляли прямо перед строем, дабы больше ни у кого не было подобных поползновений. Немцы с процедурами не мудрили, все на усмотрение командования. Кого интересуют жизни каких-то унтерменшей?

Эх, только бы его оставили в школе. Он из кожи лез, чтобы доказать свою пользу.

— Молодец, — оставшись с Курганом в аудитории наедине, кивнул преподаватель — бывший сотрудник НКВД, который курировал операции по выявлению неблагонадежных. — Теперь ты отрезал себе последние пути к отступлению. К Советам не переметнешься — там тебе в любом случае стенка. Так что ты наш с потрохами.

— Так точно, — щелкнул каблуками Курган.

— Только не думай, что схватил бога за бороду. Немцы горазды на неожиданные сюрпризы.

После этих слов радуги и волшебные ароматы вокруг слегка потускнели. И Курган начал думать — а не перестарался ли. Да и как оценят его талант провокатора? Может, запрут обратно в концлагерь?..

— Где командир полка подполковник Салтыков? — спросил я полкового комиссара.

Добрался я сюда, на командный пункт триста сорокового стрелкового полка, когда уже стемнело. Чудом наша полуторка, на которой кроме меня было четверо сопровождавших стрелков из спецбатальона Особого отдела фронта, проскочила через обстреливаемый немецкими пушками пятачок. С трудом удалось найти командный пункт полка, представлявший из себя два полуразвалившихся деревенских дома и наскоро вырытые траншеи вокруг них.

В траншее я и нашел комиссара полка — морщинистого пожилого мужчину сугубо интеллигентской внешности, в круглых очках. Его тулуп, некогда белый, был замызган. Рука висела на перевязи, а лицо перечерчивала глубокая царапина.

— Все, нет командира, — устало произнес комиссар.

— А начштаба Долин? — не отставал я.

Комиссар меня раздражал. Казалось, он был подвыпивший — какой-то заторможенный, с трудом понимавший, о чем с ним говорят.

— Начштаба Долин… — как-то странно усмехнулся полковой комиссар.

Собственно, из-за начштаба Сергея Долина я сюда и прибыл. Тот воевал с первого дня нападения гитлеровцев. Был в окружении, вышел. Прошел все проверки. Но уже тогда была информация, что предлагал подчиненным сдать свой батальон немцам со словами: «Немцы народ цивилизованный, чего нам их бояться? А наше дело конченое»… Этой информации ходу особисты не дали — много кто чего наговорил, выходя из окружения. Каждый обстрелянный командир — на вес золота. Да и информация была такая — одна бабка сказала. Но на заметочку майора взяли. И стали аккуратненько подрабатывать.