Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - Мериел Шиндлер

Одно поколение Шиндлеров и Дубски ушло на войну, а другому пришлось научиться переживать и потери, и ощущение пустоты: 2 мая 1915 года Самуил умер в возрасте семидесяти трех лет, оставив Софию вдовой. Конечно же ей трудно было пережить это горе одной, ведь пятеро ее детей были далеко от Инсбрука. Наверняка Марте в Вене часто снился покойный отец.

Война многое изменила для женщин. Мужчины постепенно уходили из сельского хозяйства, промышленности, бизнеса и транспорта, и женщины Инсбрука вышли из тени и стали заметнее в общественной жизни. По фотографиям заметно, что они начинают работать контролерами в трамваях, трудятся в цехах, пробуют себя в бизнесе.

У Софии четверо сыновей были на фронте, а муж умер, и ей пришлось встать во главе семейного бизнеса. Марта осталась в Вене, чтобы помогать Зигфриду в делах, а дочь, Маргариту, отправила в Инсбрук, к бабушке, пережидать войну[14]. Наверное, семилетней девочке было очень страшно приехать и узнать, что все ее дяди отправились воевать.

Весной 1915 года положение Австро-Венгрии на фронте стало настолько тяжелым, что ее солдат уже требовалось спасать. Германия согласилась начать наступление одновременно в Польше и Галиции, но сделала это, чуть ли не стиснув зубы. Австро-Венгрия оказалась младшим партнером в очень неустойчивом союзе. Немецкому генералу Эриху Людендорфу приписывают известное выражение о Германии, «прикованной к трупу» империи Габсбургов. И тем не менее выход Австро-Венгрии из войны или хотя бы отказ от сражений с русскими обернулся бы для нее катастрофой.

Новая операция, так называемое Горлице-Тарновское наступление, началась в Галиции, юго-восточнее Кракова. Немецкие и австро-венгерские части скрытно соединились в этом районе и значительно превзошли русских по численности. 2 мая 1915 года короткая, но ожесточенная бомбардировка возвестила о начале атаки. По меркам Западного фронта, количество орудий было весьма скромным, но на Восточном ничего подобного пока еще не видели и не слышали.

Стремительная атака раздробила силы русских, катком прошла по галицийским равнинам. В прорыв пошли многочисленные войска.

К концу «великого отступления», в сентябре 1915 года, пала вся российская часть Польши, и русских в Галиции почти не осталось. Более миллиона военнопленных нужно было где-то разместить, и их рассовали по самым разным уголкам империи. Некоторые оказались в крошечной тирольской деревне Штейнах, рядом с которой я жила в Тринсе, и работали на местной кожевенной фабрике[15]. Прочие обосновались в Игльсе и Инсбруке.

Австро-Венгрия торжествовала. Эта победа, как ластик, стерла память о прежних унижениях. Полки Эриха, Эрвина и Гуго входили в Третью армию, которая юго-восточнее Горлице пробивалась к северной оконечности Карпатских гор. Полк Гуго, похоже, в июне вернулся в Тироль, где ему тоже пришлось несладко, но Эрих с Эрвином остались на Восточном фронте.

Когда в Соединенных Штатах я познакомилась с Томом Зальцером, он показал мне две фотографии моего двоюродного дедушки Эрвина и его однополчан – их я никогда раньше не видела. На одной серьезные, изнуренные солдаты поздно вечером собрались вокруг небольшой бочки, похожей на ту, в которой держат ром. Я не сразу поняла, кто из них Эрвин – так не похож он стал на веселого юношу, которого я видела на снимках, сделанных в Игльсе в 1914 году.

Эрвин на этом снимке сидит на земле в грязных ботинках и держит небольшую жестяную кружку; улыбки нет и следа, он пристально смотрит куда-то за правое плечо фотографа. Сначала я подумала, что алкоголь в кружке напомнил ему об отце и семейной винокурне, но он, кажется, был склонен глушить свои горести, а не предаваться воспоминаниям и размышлениям.

22. Эрвин Шиндлер (сидит на земле, четвертый справа)

Эрих и Эрвин, уже к тому времени лейтенанты, остались в живых после первых, самых страшных дней Горлице-Тарновского наступления. Эрвин был убит 9 июля 1915 года, в возрасте двадцати двух лет, и как раз тогда, когда было объявлено прекращение огня. Его подразделение стояло северо-восточнее Кракова, в городе Красник, на территории русской Польши. Приветствуя командира, он получил пулю в голову. Стальные каски только еще входили в употребление – и пока только на Западном фронте. У Эрвина и его однополчан были только матерчатые кепки (Feldkappe), совершенно не защищавшие от пуль.

Его старшему брату Отто пришлось везти тело в Инсбрук, чтобы похоронить. Марта записала: «Бедный Отто был вынужден смотреть на останки этого некогда цветущего человека. Он привез его домой, достав из временной могилы в чужой земле»[16].

В местной прессе семья поместила траурное объявление, скорбя о потере «всеобщего любимца, нашей гордости» Эрвина. Там указывалось, что его военные заслуги были отмечены бронзовой и серебряной медалями «За храбрость». И вот теперь «жизнь, исполненная цветущих надежд, сошла в могилу». Объявление подписали члены семьи: сначала София, потом Отто, Эрих, Гуго и Марта с мужем Зигфридом.

Всего за четыре месяца София потеряла и мужа, и сына. Война пришла к Шиндлерам.

Еврейское кладбище, Инсбрук, 2018 год

На могильном памятнике моей семьи имя Эрвина идет сразу за именем Самуила. Я обнаруживаю его также и в списках на памятнике еврейским солдатам, павшим на Первой мировой войне. У некоторых из этих солдат есть свои могильные памятники. Ровными рядами они стоят по правой стороне еврейского кладбища. Помня о том, как мало тогда в Инсбруке жило евреев, я удивлена такому большому количеству погибших, среди которых не только местные еврейские юноши, но и те, кто прибыл в Инсбрук на лечение и умер от ран.

Я думаю, именно София распорядилась выбить имя Эрвина на могильном камне. В душе она, наверное, была благодарна судьбе, что Самуил умер, так и не узнав, что его младший сын погиб на войне.

23. Траурное объявление о гибели Эрвина Шиндлера

Марту совершенно подкосила смерть младшего брата. 16 августа 1916 года она записала в дневнике: «Почти все время неотступные мысли о нем. Мне больно оттого, что так мало времени мы провели вместе». Ее очень волновали частые сны о покойном отце, однако она задавалась вопросом: «Почему мне никогда не снится дорогой Эрвин? Солнечный мальчик в тирольском костюме, который вместе с нами в Игльсе ходил по грибы, или надевающий теннисный костюм, увенчанный копной кудрей, падающих ему на лицо».