Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - Мериел Шиндлер

Проходя дорогами солдат Первой мировой, нетрудно на себе прочувствовать весь ужас той жесточайшей горной кампании. Инженеры тогда сконструировали длинные и ненадежные канатные дороги для доставки артиллерии, снарядов и многого другого высоко в горы. В Военном музее Вены есть допотопная черно-белая кинохроника того, как разобранные артиллерийские орудия тащат вверх по крутым заснеженным склонам. На позиции солдаты с великим трудом поднимались по узким каменистым тропам с 35-килограммовыми рюкзаками на плечах. Бесшумно передвигаться было почти невозможно. В лесу выдавал хруст сухих листьев под ногами; на голых склонах подбитые гвоздями ботинки грохотали по камням.

Погода и тогда, и теперь меняется стремительно. Летом подъем в гору был, очевидно, изнурительным: форму шили из толстой шерсти, которая быстро промокала от пота. Летними ночами, бывало, температура уходила в минус, и тогда мокрая форма, наверное, примерзала к коже. Осенью и зимой передвижения были почти невозможны из-за тумана, града и снега.

Но случалось и кое-что похуже. Из-за снежных лавин солдаты сбивались с троп, попадали в расщелины. В своей работе об императорских стрелках (Kaiserschützen) Хайнц фон Лишем приводит страшные цифры: под завалами погибло чуть ли не 60 000 однополчан Гуго. Многие замерзали, погибали от голода, умирали от болезней, вполне излечимых в мирное время (тонзиллита, незалеченного зуба, перелома кости), потому что оказались в тяжелых условиях; с долинами, лежавшими внизу, связи не бывало по целым неделям. Частые туманы и дожди совсем отрезали солдат от внешнего мира и сильно мешали ориентироваться на местности.

Когда представлялась возможность, раненых переправляли вниз по канатной дороге и на носилках, но и под наблюдением медиков смертность была весьма высока. А мертвых часто просто негде было хоронить. Бывало, трупы закладывали камнями и оставляли разлагаться; летом было некуда деваться от мух и невыносимого запаха. Единственное, что было можно, – скатывать трупы по склону вниз.

Пока мы двигались вдоль линии фронта, я живо представляла себе, как Гуго, скорчившись, сидел за одной из этих самодельных каменных стен, укрывался в мелком окопе, выкопанном на почти вертикальном склоне, и с ужасом думал, что их могут смять итальянские войска. Я буквально слышала, как артиллерийские снаряды разрываются на склонах из песчаника и гранита, как дрожат горы, как во все стороны летят шрапнель и смертоносные осколки. Только через несколько месяцев после начала кампании на Южном фронте и у австрийцев, и у итальянцев появились металлические каски.

Артиллерийские дымы – это было еще не так страшно; больше боялись газа. Когда позволяла погода, обе стороны начинали газовые атаки, и люди массово и мучительно гибли от удушья, не успевая даже надеть противогазы. Почти все оставшиеся в живых вернулись домой с навсегда испорченными легкими.

Одной из жертв газа стал линцский двоюродный брат моего дела, Карл Унгар, который мальчиком лечился у доктора Блоха. В 1917 году, сразу же по достижении призывного возраста, он ушел в армию. Через месяц он попал под газовую атаку в Доломитах и был отправлен на лечение в Инсбрук, где его окружила заботами вся семья. Особенно старались две тетки, София и Вильгельмина (жена Леопольда Дубски) вместе с дядей Леопольдом. Мне это точно известно из его дневника[17]:

Я очень удивлена, что Шиндлеры и Дубски раздобывали столько хорошей еды во время строгих ограничений и что Вильгельмина не видела ничего странного в том, чтобы потчевать племянника ветчиной. Эти евреи явно не соблюдали кошерных предписаний. Как только Курт поправился, его отправили обратно в Линц – и опять под медицинское наблюдение того, кто много лет назад знал его еще ребенком, то есть доктора Блоха.

И там же, в Линце, 23 марта 1917 года Марта сумела встретиться с Гуго. Очевидно, войну оба переживали тяжело:

Одиннадцатое – самое крупное – сражение при Изонцо в августе 1917 года начали пятьдесят две итальянские дивизии. В бой сразу же бросили штурмовиков, знаменитых «ардити» (по-итальянски «смельчак, «храбрец»), которые помогли пододвинуть линию итальянского фронта вплотную к плато Байнзицца севернее Гориции и продвинуться вперед на юге. Сложное положение Австро-Венгрии теперь заставило Германию помочь ей на Южном фронте, хотя это нужно было сделать уже очень давно.

Все закончилось совместным контрнаступлением Германии и Австро-Венгрии, которое называют по-разному. Это было двенадцатое (и последнее) сражение при Изонцо; но многим оно помнится как сражение при Капоретто; оно разыгралось у подножия горы Крн, а в историю вошло благодаря роману Хемингуэя «Прощай, оружие!».

Мглистым утром 24 октября тонкие цепи усталых и деморализованных итальянцев не выдержали неожиданного интенсивного артобстрела, газовой атаки, стремительного штурма. Молодой немецкий офицер Эрвин Роммель овладел горой Монтежур южнее Капоретто, встав на первую ступень своей головокружительной карьерной лестницы.

В ноябре войско Австро-Венгрии атаковало из Южного Тироля, окончательно зажав итальянцев в клещи. Всего за несколько дней итальянцы лишились того немногого, что завоевали на Изонцо; за три недели сотни тысяч итальянских солдат попали в плен или дезертировали, а итальянский фронт перестал существовать на всем протяжении вплоть до реки Пьяве, милях в двадцати севернее Венеции.

В книге «Белая война» (The White War) Марк Томпсон называет Капоретто «крупнейшей территориальной уступкой из всех сражений той войны и величайшей угрозой Итальянскому королевству со времен его объединения». По его данным, итальянцы потеряли 14 000 квадратных километров территории и 1 150 000 человек[18]. Британцы и французы пришли в ужас от столь стремительного падения Италии. Для итальянцев же это была катастрофа такого масштаба, что выражением «разгром при Капоретто» они стали обозначать самое унизительное поражение. Спасением стало бы перестроение войск, ведь итальянцы отступали так поспешно, что немцы просто-напросто не могли за ними угнаться.