Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы

Вспомнилось: давным-давно – какой это курс был, второй, третий? – он работал на практике в подмосковной «районке» с парнем, чье хобби было изготовлять собственноручно ювелирные изделия. Тот чувак был лет на пять старше поэта и журналистикой занимался постольку-поскольку, чтобы официальная крыша была – ведь частному мастеру ювелирку при Советах делать запрещалось.

Умелец тот, вспомнилось, Богоявленскому с Алкой, его первой женой, делал на заказ обручальные кольца. Как же им тогда, двум юным поэтам, хотелось отличаться ото всех – даже в обручалках!

Богоявленский свое вскоре после свадьбы, быстро озверев от Алкиных измен, зашвырнул, помнится, в Москву-реку с Большого Каменного моста. Интересно, у Алки то кольцо живо? И не спросишь ведь – связь с ней давно потеряна, а проживает бывшая жена, кажется, в Канаде и даже стихов, как говорят, не пишет.

Тогда заказов у подпольного ювелира было много, руки у него оказались золотые – поэтому вполне возможно, сделал он сейчас неплохую карьеру. Если, конечно, не спился, не уехал за кордон и его не посадили. Все-таки больше тридцати лет прошло.

Да найдешь ли его? Столько воды утекло. Сменились политический режим, общественный строй и четыре президента.

Никаких мобильных телефонов в пору их короткого знакомства, в страшной временно́й дали, и в помине не было. Но вот она, старая записная книга – ободранная, затертая. Лежит, ждет своего часа в нижнем ящике стола. И в ней – телефон. Пожалуйста, на букву «Ю», потому что «ювелир».

В позднем Советском Союзе имелись граждане, кого не по именам в записнухи вносили, а по профессиям, потому что занятия те были полезными, нужными: мясник, автослесарь, репетитор, парикмахер. У отца такой кондуит имелся, а Богоявленский с него собезьянничал.

Ювелира, как вспомнилось благодаря старинной алфавитной книге, звали Ян Янович Ледницкий. Точно! Он еще хвастался, что поляк, да и выглядел, как шляхтич: прямой и гордый. А телефон записан домашний, с подмосковным кодом. И впрямь – какие давно позабытые вещи в памяти всплывают! – они тогда с Алкой ездили заказывать кольца (а потом примерять их) куда-то за город, то ли в Балашиху, то ли в Пушкино. Целовались еще в ночной электричке.

Шансов, конечно, страшно мало, что Ян Яныч живет все в той же подмосковной квартире: либо поднялся, либо опустился, либо уехал. Хотя бы даже в свою Польшу. Но попробовать надо.

Богоявленский набрал номер – и, подумать только, прозвучал голос с одышкой и в ответ на просьбу пригласить Ян Яныча ответил: «Это я».

– Ян, приветствую! Это Богоявленский, Юрий! Помнишь меня? Мы с тобой сто лет назад в «Рабочем маяке» вместе трудились!

– Да как же не помнить! Конечно, помню. Кто ж таких больших людей, как ты, забывает! У меня ведь твои стихи, что ты мне тогда написал, вроде эпиграммы на день рождения, в рамочке на стене висят.

Кто знает, может, и впрямь висят, или подольстился, а все равно приятно слышать. В тон старому товарищу поэт воскликнул:

– Как ты, мой дорогой? Как странно, что я тебя по домашнему телефону нашел! Я думал, что ты, может, давно в Америке или в Польше!

– Жил я и в Америке, и в Польше, и в Австралии даже! И в Москве на Чистопрудном, и в Питере на Марата! А теперь, вот видишь, пришлось снова припасть к корням. Мама умерла, надо вступать в права наследства, с квартирой что-то решать. Временно здесь проживаю, пока жена бизнесом в Петрограде рулит. А ты случайно меня набрал?

– Да нет же! Дело у меня к тебе: по второй твоей специальности. Помнишь, ты нам с женой моей первой кольца делал? Продолжаешь трудиться на том же поприще?

– Да только на нем и тружусь!

– Молодец! А можешь мне изготовить перстень на заказ? Очень-очень срочно.

– Отчего ж не сделать. Заказывай.

– Так мне, наверное, подъехать надо? Эскизы показать?

– Зачем ездить-то? Ты электронной почтой владеешь? Вотсапом, вайбером?

– Кто ж сейчас ими не владеет!

– Тогда пришли мне эскизы и пожелания твои. Если в цене сойдемся, я тебе три-дэ макет вышлю, посмотришь. Когда одобришь, за пару дней сделаю.

– Это роскошно будет.

Все равно немного щемило: если история вдруг всплывет, Ледницкий в два счета все сообразит и запросто Богоявленского с его заказом сдаст. Ну да, если всплывет, то сдаст – но сдать ведь может независимо от того, потащится он к нему заказывать печатку лично или воспользуется услугами электронной почты.

Хотя, конечно, секрет Полишинеля – но все равно поэт проделал небольшую работу над изображением: выделил на картине Тропинина один только палец Пушкина с кольцом и в отдельный файл скачал. А во второй поместил фото оттиска с оригинальной пушкинской печатки. Отправил оба изображения на электронную почту Ян Янычу. Приписал: «Материал – золото, камень – сердолик, буквы иудейского алфавита».

То, что он с первого захода, с первого набора старого телефонного номера нашел нужного человека, обрадовало Богоявленского: «Значит, я на правильном пути? Значит, сами небеса мне благоволят?»

Дело шло к ужину. Кошка Мася уже недвусмысленно фланировала вокруг стола и компьютера, мявкала, терлась. Тут вдруг позвонила Кристинка. Голосок ласковый. Видать, сообразила, что вчера перегнула палку со своими возмущениями по поводу визита за кулисы к Грузинцеву.

– Привет, дорогой! А давай мы с тобой вместе на выставку сходим? В Новой Третьяковке идут сразу две: и Пименова, и Врубеля. Кого выбираешь?

– Тебя.

– Ме-еня? – пропела она как бы удивленно сексуальным своим голоском. – Я иду только в комплекте с высоким искусством.

– Тогда давай посетим обоих, и Пименова, и Врубеля, чтобы, как говорится, два раза с дивана не вставать.

– Как скажешь. Когда тебе удобней?

– Я свободный человек. Выбирай, как тебе лучше.

Ему ведь действительно делать нечего. Петрункевич прислал сценарий на переделку – но совершенно не хотелось погружаться в придуманные кем-то искусственные страсти! А своего – все равно ничего не рождалось. И душа горела, верила: окажется на его руке тот самый пушкинский перстень, и польются стихи, он снова сможет удивлять мир.

Скорей бы Ян Яныч спроворил подделку – и тогда можно действовать.

История перстня – глава шестая.

Минуло сто лет со времени его первого явления.

Февраль 1921 года. Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика[18], Петроград