Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы

Поэт подрулил к самому входу, а когда они вышли, разминая ноги, к ним подскочил парнишка: «Позвольте ваши ключи, я припаркую машину». Дворецкий – подтянутый, важный и очень красивый – уже вынимал из багажника сумки новоприбывших.

На крыльце их встречал сам именинник – мускулистый, молодой, одетый в потертые джинсы и поло с «крокодильчиком». Самые тривиальные шмотки не мешали ему выглядеть великолепно. А на указательном пальце его левой руки сиял перстень – тот самый, дубликат которого покоился во внутреннем кармане блейзера Богоявленского.

Поэт, даже после предупреждений своей спутницы, оказался несколько ошарашен размахом, с которым было все поставлено у актера. Кристина же чувствовала себя на первый взгляд как рыба в воде: ни малейшего следа смущения, которое она продемонстрировала при прошлой встрече с Грузинцевым. Да и тот держал себя с ней и с поэтом, как положено подлинному хозяину: с предупредительным достоинством.

– Вещи отнесут в вашу комнату. Хотите, можете отдохнуть с дороги. Или, если желаете, я покажу вам дом.

– Давайте посмотрим, конечно! – радостно откликнулась Кристина. – Особенно если вы сами готовы показать! – И дотронулась до плеча поэта: – Ты не против, милый?

– Пойдемте.

Особняк Грузинцева оказался очень, очень большим. В нем имелось все, что должно быть в богатом доме: домашний кинотеатр в цокольном этаже – на тридцать кресел и с аппаратом для приготовления попкорна; двадцатипятиметровый бассейн с сауной и хамамом; бильярдная с библиотекой; огромная двусветная гостиная со смежной кухней и как минимум комнат пятнадцать для хозяев и гостей.

Богоявленский постарался запомнить, где находится хозяйская спальня (внутреннее ее убранство актер, как положено по этикету, демонстрировать не стал, но пальцем в дубовую дверь ткнул). Оказалось, на том же этаже, неподалеку им с Кристинкой отвели гостевую комнату.

«Очень удобно, – промелькнуло у поэта, – ночью, когда все в доме уснут, и, я надеюсь, крепко… Вряд ли он этот перстень кладет каждую ночь в сейф – скорее всего, просто снимает и оставляет рядом на тумбочке… Или, может, вовсе не снимает… Лишь бы только он выпил питье со снотворным, сладко закемарил и не запер дверь спальни. Но, скорей всего, не запрет – ведь у них две маленькие дочки, четырех, трех лет, а даже я знаю, что детишки такого возраста имеют обыкновение по ночам к папе с мамой в комнату забираться, страшно им, видите ли…»

– Погода хорошая, мы планируем мероприятие на открытом воздухе, поэтому спускайтесь в сад, в беседку, – сказал именинник, приведя парочку в отведенную им комнату.

Спальня оказалась прекрасной, как номер в пятизвездочной гостинице: с кроватью королевской ширины, хрустальной люстрой и ванной с набором люксовой косметики.

– Вот что значит удачно жениться! – не удержался от злословия Богоявленский, когда они остались одни.

– Да, он по-настоящему разборчив-переборчив, – загадочно протянула Кристина. – Давай, закрой шторы и иди ко мне, мой старичок.

Когда они переоделись и вышли к ужину, на лестнице столкнулись с детишками: впереди бежала в белом кружевном платьице девочка лет двенадцати-тринадцати с планшетом в руках – Богоявленский своих детей не растил, поэтому плохо ориентировался в их возрасте. Эта пигалица, во всяком случае, еще сохраняла детскую длинноногую и длиннорукую нескладность, но у нее уже начинали прорастать грудки, хотя лифчика она еще не носила.

– Ой, – натолкнулась на них девочка, – здрасте. – Она остановилась и сделала подобие книксена. Сзади уже поспешали еще две: одна лет четырех, другая – трех. Налетев на затормозившую старшую, первая шлепнулась, но не заплакала, а расхохоталась, и вторая кнопка стала ее поднимать. Старшенькая с непосредственностью заявила:

– Я Елизавета-младшая, дочь Влады Грузинцевой и падчерица Андрея Грузинцева. – Потом вгляделась в гостей и вдруг заявила: – А вас я знаю. Вы Боголюбов.

– Не Боголюбов, а Богоявленский.

– Ой, простите.

– Но все равно: очень приятно встречать столь осведомленную юную особу.

– Моя бабушка Елизавета-старшая говорит, что вы лучший современный поэт.

– Я очень рад, – с тонкой улыбкой заявил автор, – что у вашей бабушки прекрасный вкус к поэзии.

– Лизонька, не приставай к гостям! – К ним по коридору спешила молодая женщина: на вид лет тридцати (а значит, реально за сорок), одетая в белое кружевное платье того же фасона, что и все три девочки. А потом обратилась к взрослым: – Вы уж простите мою дочь за надоедливость.

– Что вы, что вы, мы чудесно поговорили.

– Я Влада, жена Андрея. – Она протянула Богоявленскому длинную худую руку.

– Я Юрий Богоявленский, а это Кристина, моя невеста.

– А я вас знаю, заочно, моя мама Елизавета Васильевна только о вас и говорит.

– Хорошо иметь такую маму, – заметила Кристина, и в голосе ее поэту почудилась ирония. Вроде прозвучало в ней невысказанное замечание: «Такую маму, которая может все купить, включая мужа-красавца и артиста».

Все три девочки понеслись вперед. Падчерица трогательно опекала обеих своих сестер и, подхватив планшет под мышку, следила, чтобы они не грохнулись на лестнице.

– Оставила бы ты планшет свой! – крикнула ей вслед Влада, а гостям пояснила: – Лиза-младшая, как все дети, жить без компа не может. Правда, она уже серьезно увлекается, не игрушки какие-нибудь, а сама программирует, язык изучает.

Богоявленскому смешно было это свойство современных родителей при первом же удобном (и неудобном) случае хвастаться подлинными и мнимыми достижениями своих детей, и он только тонко улыбнулся.

– Я пойду вперед, – заметила хозяйка, – прослежу, как там все готово, – и убежала.

Кристинка шепнула поэту: «Значит, я тобою повышена до “невесты”. Польщена, только формально я до сих пор замужем за другим».

Гостей оказалось для такого особняка не слишком много. Богоявленский посчитал, прикинул: десять столов по восемь человек. За главным помещались: Грузинцев (он оделся ради праздника в ослепительно-белый костюм а-ля Паратов из «Жестокого романса»), его супруга Влада, падчерица Лиза-младшая и две родные дочки, а также мамочка-богачка Елизавета-старшая Васильевна Колонкова и рядом с ней довольно плюгавый и невзрачный мужичонка лет пятидесяти. Мужичонка, по всей видимости, «друг» бабушки Колонковой, был из тех, кто, сколь дорогие шмотки на него ни надевай, будет выглядеть, как колхозник: маленький, помятый, плюгавый – и это несмотря на «Ролекс» на запястье и костюм, кажется, от «Бриони». Восьмое место за главным столом оказалось пустым.

Богоявленского с Кристиной посадили за вторым по важности столиком – поэт всегда ревниво отмечал в уме рассадку на всевозможных банкетах и свое собственное место в общем ряду. Вместе с ними оказались киношники: тот самый продюсер Илюша Петрункевич, который познакомил их с Грузинцевым, и его жена по имени Надежда. Кроме того, – сюрприз, сюрприз! – рядом оказалась актриса Ольга Красная, когдатошняя несостоявшаяся возлюбленная Богоявленского. Вдобавок за их стол посадили две четы. Мужчины в этих парах показались поэту смутно знакомыми. Он шепотом спросил у приятеля-продюсера, и тот сказал, что один из них – режиссер Никита Званцев, венецианский лауреат, а второй – Дмитрий Колмогоров, народный артист и лауреат Госпремии. Словом, компания оказалась достойная, Богоявленского, к его тайной радости, все сотрапезники узнали и проявляли к нему должное почтение.