Мы уходим последними… Записки пиротехника - Виктор Иванович Демидов

Но на него петухом налетел сосед, пылкий азербайджанец:

– Подорвать нас хочешь? Да? Дураком хочешь? Да? За такой шутка нада морда бить!

Кошелева послали дневалить.

…После работы специально для наших солдат привезли новый фильм. В тесном помещении красного уголка сразу стало душно. По маленькому экрану металась сжигаемая страстями соблазнительная героиня. Революционные солдаты говорили нарочито махорочными голосами и беспрерывно курили огромные самокрутки. По раскаленным степям и барханам гнался за белогвардейцами красный отряд…

Разморенные духотой, но захваченные острым сюжетом, солдаты стойко выдерживали сеанс.

– Товарищ майор! – влетел вдруг дежурный. – Товарищ майор! Скорее! Кошелев… подорвался!

Аппарат все-таки дотрещал до конца части, хотя табуретки мгновенно опустели.

…На плоском пригорке, за дворцом, в луже крови, лежал Кошелев. Вокруг – белые, как маски, лица… Натужный вой петляющей по аллеям «Скорой помощи»… Беготня… Чьи-то крики: «Сюда! Сюда!» Глупые веселые солнечные зайчики… Не понять, не обдумать… Потом санитары загородили от нас распластанное на носилках тело, и маленькое облачко пыли осело за уходящей машиной.

– Что же он все-таки сделал?

– А вон…

Перочинный нож… Белый кружочек в траве… Едва приметная на серой земле вороночка… Спички… Черная копоть… Кругом кровь…

– Как сидел вот тут на корточках, так ему все в живот и шибануло. Доковырялся…

– Кисть – как бритвой…

– Зачем же он? Ведь говорили…

– Каково матери-то?..

– Он детдомовский…

– Ну что вы возитесь?! – нервно крикнул Сурта шоферу. – Заводите скорее! Виктор Иванович, ты побудь здесь: разберись, как что было… Позвони дежурному и начальнику гарнизона. А я вслед поеду…

– Хорошо.

Майор вернулся из больницы поздно ночью, а утром кто-то принес слух, что раненый умер. Сурта и замполит снова помчались в город. Потом я услышал в трубке до бесконечности усталый голос:

– Жив… Ты там скажи, чтобы не болтали…

– А как с работами? Тут вот советуют на денек прекратить…

– Так как?

– Кроме нашей беды, – жестко сказал комбат, – есть еще и другая. Мы в своей сами виноваты, а детишки из поселка третью неделю человеческой жизни не видят. Будем продолжать так, как положено быть. Понял меня?

Приехали следователи и начальники. Но с нами обращались тактично. Все понимали, что нервы у нас и так напряжены до предела.

Многое теперь изменилось. В отсеках – ни смеха, ни шуток. Работали молча, ожесточенно. Все враз будто лет на десять повзрослели…

Однако жизнь есть жизнь. Даже самые драматические ситуации поворачиваются иногда неожиданной стороной.

…На другой день после взрыва мы ехали с Владимиром Парфеновичем из больницы. У нас немного отлегло от сердца: врачи сказали, что жить Кошелев будет.

Впереди нас в автобусе болтали две петродворцовые кумушки. Одна из них красочно живописала своей подруге наше вчерашнее происшествие. И по мере того, как сгущались в ее рассказе кровавые тона, я видел, как багровел от гнева Сурта.

– Ну что вы выдумываете? – не выдержал он наконец. – Какие убитые, какие раненые? Разносите невесть что…

– Как это «невесть что»? – решительно развернулась к нему рассказчица. – Вы вот тут по паркам катаетесь, по ресторанам небось, а там люди гибнут. Да мне самой, – грозно приподнялась она, – самой соседка рассказывала, какой там вчерась взрыв был. Господи, – патетически апеллировала она уже ко всем присутствующим, – страсти-то там какие были! Начальнику ихнему – не знаю уж как он там называется майор или полковник, – все вот тут (она деликатно тронула себя чуть ниже объемистого бюста) разворотило и на кусты повесило, а другому…

Ошеломленный Сурта подался к ней всем телом. Не часто приходится человеку слышать про свою собственную смерть в таком ярком описании.

– Жив начальник-то, – сказал я, когда мы выходили, – вот он!

Меня распирал смех…

* * *

Подполковник Моисей Лейбович Вербовецкий, «самый главный начальник разминирования», застал меня за не совсем законным занятием. Я пытался установить назначение странного бочонка, только что обнаруженного рядовым Камашем Аджапаровым в том самом отсеке, где я потерял единственный провод. Он весил килограммов тридцать и оброс смерзшейся грязью. Устроившись поудобнее в стороне от дворца, я пытался ножом сколупнуть наледь: под ней угадывалась какая-то пробка или устройство.

– Что вы делаете, Демидов? – услышал я строгий голос «шефа». – Прекратите сейчас же.

– Похоже, взрыватель, товарищ подполковник. Надо же убедиться?

– Погрузите его в машину! Отвезем на подрывную площадку.

– Но, товарищ подполковник… Может быть, его нельзя перевозить?

– Вы слышали, что я сказал?

– Слышал. Есть.

Перед дворцом суетливо наводился порядок. «Шеф», кажется, уже успел здесь дать «разгон по полному профилю». Лучше всего об этом говорили виноватые глаза моих товарищей. Со мной, по-видимому, разговор будет в машине: Вербовецкий берег мой авторитет. Лучше бы, конечно, уже здесь, на площадке.

Влетело мне и в машине и в карьере: опытный глаз подполковника нашел-таки безобразия, и всюду – до обидного бесспорные. Работаешь, работаешь – вроде бы все в порядке, а приедет свежий человек…

Все же на одном деле «отыгрался» и я.

– Кладите его сюда, – сказал Вербовецкий солдатам, когда они выгружали тот самый бочонок. «Сюда» – это метрах в пятнадцати от того места, где мы стояли. – Положите, товарищ Стукань, на него двести граммов ВВ и, пока тут готовят очередной подрыв, уничтожьте. Посмотрите на ваш «фугас»… (Это уже в мой адрес.)

– Ну уж нет, товарищ подполковник, – возмутился я. – Вы как хотите, а я около этого бочонка стоять не буду. Я лучше в укрытие. И вам советую. Не зря ведь я ковырялся. Есть там взрыватель. Вот увидите, есть.

– Ну хорошо, – сказал «шеф». – Положите его в карьер.

С мнением специалистов он считался. А я позаботился о том, чтобы солдаты уложили эту штуку несколько в стороне от общей кучи – для наглядности…

Даже на расстоянии было видно, как убедительно сработал «бочонок». Черный дым мощного взрыва потянулся к небу – мы с Толей Стуканем переглянулись…

Потом уже мы примерно установили, что «бочонок» предназначался немцами для подрыва всего склада, и провод, с которым я возился, действительно имел к нему прямое отношение.

* * *

Работы по очистке от боеприпасов разрушенных подвалов Знаменского дворца приближались к завершению. Приезжавший к нам несколько раз Вербовецкий внес струю какой-то особо бодрой организованности. Да и людей наших будто подменили.

Особенно разительную перемену я заметил в Ландыреве. Он стал молчаливее, сдержаннее, даже осунулся. От ухарства не осталось и следа. Правда, его веселая натура иногда требовала выхода. Но было в этом теперь, совсем другое: какое-то нерастраченное детство, что ли…

Нам очень досаждали газетчики. На последнем этапе разминирования некоторые из них буквально не давали проходу: лезли туда, куда не следует, мешали. Не слишком