Дом на Дворцовой - Владимир Антонов

– Так, у нас здесь в Кувшинке социализм или не социализм? Объясни мне пожалуйста.

Коля почувствовал подвох, но всё-таки решительно ответил:

– Конечно, социализм! Почему ты спрашиваешь о таких очевидных вещах?

И незамедлительно получил ответ на свой вопрос.

– Тогда почему нет лука? Почему молока дают только поллитра в неделю? А раз нет лука, то и социализма тоже нет! Нет! И ты мне не докажешь обратного, – ответа на эти вопросы у Николая не было. Он и сам не понимал, что происходит со снабжением базы. Ведь транспортное судно с продуктами, до отказа загруженными в трюмы, приходит каждую неделю, а купить в магазине было нечего. Позже ответы на эти вопросы нашлись. Во всём, как обычно, оказалась виновата интендантская служба. Там процветало воровство. Когда воришек в погонах ловили, их наказывали по разному, но никогда не передавали расследование самого воровства в соответствующие органы. Честь мундира! Она была дороже, чем необходимость кормить людей! Поэтому воровство продолжалось, коверкая представления о социализме у жён офицеров.

Володеньке недавно исполнилось три, он рос любознательным и смешным. Его любимым занятием было перебирать пластинки. По внешнему виду каждой он безошибочно мог определить, что на ней и кто исполнитель:

– А вот эта пластинка называется Журавли. Её поёт дядя Лещенко и я! Хотите спою?.. А это – Песня первой любви. Поёт Рашид Бейбутов, но я лучше исполняю. Хотите спою? – и не дождавшись приглашения к исполнению своего коронного шлягера, расстроенный грустно вздыхал.

Когда же просили спеть, он это делал самозабвенно и с каким-то особенным детским вдохновением. Марина смотрела на своего первенца с обожанием и в глубине её сознания зарождалась мечта:

«Он будет певцом, как Бейбутов, или музыкантом. Пусть немного подрастёт. Я ему пианино куплю и в музыкальную школу пристрою. Даже если для этого придётся с Колей надолго расставаться. Здесь для него будущего нет, а он у меня такой талантливый!».

Талантливый – не талантливый – это время покажет, но дебют четырёхлетнего Володи в клубе состоялся во время концерта художественной самодеятельности в честь 38 годовщины Великой Октябрьской Революции. Прямо во время исполнения хором какой-то патриотической песни Володя залез на сцену, повернулся к залу и замер в ожидании. Хор закончил. Володя поклонился залу и объявил:

– Песня про Журавлей… Исполняет Володя Сафронов.

Собравшиеся в зале начали улыбаться. Было чему улыбаться, потому что Володя был ростом со среднего размера валенок. А потом он запел, и зал грохнул взрывом смеха. Сидящий в первом ряду комдив, контрадмирал Козлёнков, повернулся к замполиту Макееву и спросил, сдерживая смех:

– Это у нас в программе или творческий экспромт? Чей это пацанёнок? Смотри, как поёт! Прям Мурадели какой-то!

Поначалу испугавшийся реакции комдива на неожиданное событие, Макеев теперь поймал его настроение и быстро ответил:

– Сафронова это сын, командира БО-5. В-о-о-н он с женой, красивой шатенкой, в четвёртом ряду сидит.

Комдив что-то перещёлкнул в голове и повернулся к сцене, где юное дарование приступило к исполнению второй коронной песни:

– Песня первой любви. Исполняет Володя Сафронов.

Зал грохнул смехом вторично!

В 1955 году произошло событие, откликнувшееся в Кувшинке и в Доме на Дворцовой большим праздником. В Магдебурге в семье десантника Семёна Клинова и его жены Тамары родился сын, которого они назвали Сергеем. Сергей родился серьёзным и строгим. Редко улыбался, а когда научился разговаривать, то выяснилось, что к двум вышеперечисленным качествам, он обладал ещё одним. Он был очень требовательной персоной. Но не к себе! Он был требователен, в первую очередь, к своей матери! И к отцу. Но к нему меньше. Сестра Таня в этом смысле вообще не вызывала интереса. Ей прощалось многое. Но только не матери!

– Я уже не сплю, а вам всем всё равно! – заявляло только что проснувшееся существо с глубокой обидой в голосе за то, что при его пробуждении не зазвенели фанфары! Или:

«Мама, ты что – не видишь, что я уже давно встал? А кровать до сих пор не убрана! Как мне в неё потом обратно ложиться?..», «Почему чай не сладкий?! Я эту гадость не хочу…», «Ты опять пересластила мой чай… я такой пить не стану, от него во рту липко…», «Не одену эту рубашку – ты плохо её погладила. Она теперь царапается… сама одевай…».

Вот типичный разговор матери и сына:

– Серёженька! Я слышу, что ты проснулся. Почему ты не встаёшь? – ангельским, наполненным любовью голосом спрашивает мама Тамара. Тишина… – Вставай, я уже завтрак тебе готовлю! – опять тишина и, наконец, звучит ответ, насыщенный недовольными, требовательными интонациями:

– Я не встану, пока мне не скажут с добрым утром!

Мама, забегавшаяся в утренней суматохе, влетает в спальную к ребёнку и, конечно же, желает ему наидобрейшего солнечного утра! Но не тут-то было! Ребёнку не нравятся жёлтенькие носочки:

– «Я не одену. Я не цыплёнок, чтобы ты заставляла меня носить жёлтые носки прямо с утра…»…. «Опять омлет? – не буду! И яичницу не буду!.. А кайпот?.. Почему опять чай? – я хочу кайпот!».

Однажды, когда мама отвела его в детскую поликлинику, в регистратуре его спросили:

– Как тебя звать, мальчик? – он ответил: – Серёжа.

– А по отчеству? – на лице ребёнка появилось недоумение и, одновременно, любопытство. Что-то в этом вопросе его явно заинтересовало:

– А что это такое? – спросил Серёжа.

Дежурная в регистратуре поставила вопрос иначе и выяснила у мамы, как зовут папу четырёхлетнего ребёнка. Оказалось, что Семён. Из этого она сделала вывод, что полное имя ребёнка – Сергей Семёнович. Серёже его полное имя очень понравилось. С тех пор он стал требовать, чтобы в семье его называли только так – Сергей Семёнович! Друзей и знакомых семьи это забавляло.

Прошёл ещё один год. Наступил 1956-й. Этот год многое прояснил. Он должен был развенчать преступников, посаженных на трон истории навечно, развеять мифы и осудить недостойных. Но оказалось, что сделать это было не так просто. Двадцатый съезд правящей партии в закрытом порядке что-то обсудил. Кому-то хорошо «вставил» для острастки, и на этом всё закончилось. Только усатого из мавзолея вынесли и закопали рядышком. Про замученных вскользь упомянули. Пообещали, что больше не повторится и разошлись по домам. А про армию палачей забыли. Как будто и не было их вовсе. Народ, десятилетиями «окучиваемый» сталинской пропагандой, по началу ничего этого не принял, особенно воинская братия. Но привычка молчать и голосовать единогласно, в конце концов, сработали. Постепенно непогрешимый образ покойного вождя стал приобретать среди людей свою истинную зловещую окраску.

– За Сталина пить не будем, хотя лично я в Хрущёвские обвинения не верю, – Николай сделал паузу, оглядел собравшихся и повторил, немного переиначив, – я в них до конца не верю! – собравшиеся за столом в каюткомпании молодые офицеры внимательно посмотрели на командира.