Красная река, зеленый дракон - Михаил Кормин

– Ну, судя по всему, это у них главная женщина вон та. Агапова Шофранки Михайловна, даже паспорт ее я в свое время видел, когда в отделение приходила детей искать.

– Это так, чтобы коллега твой понял, куда попал вообще. Кость, ты вот точно уверен, что туда пойти хочешь, в дом этот? Я вот тебе, может быть, даже и не советовал бы.

– А что так, с ромалами своими там склад какой-то устроили? Кислота с солями или вещи, с огородов дачников, хранить негде? – Костя решил спрашивать напрямик, понимая, что дело принимает, судя по курящим цыганам в черном, серьезный оборот.

– Нет. Ты зачем так вообще, ты ж участковый, твое оружие это слово, а не вот это, – Петр Александрович указал на трамват в кобуре, висевший на поясе Кости. – Ты что думаешь, они бы вас тут двоих просто не поубивали, что ли, всей толпой? Если бы хотели?

Костя промолчал.

– Вот и поразмышляй дальше. Я на самом деле тебе вещь хочу очень серьезную сказать, Константин Васильевич. Ты в дело очень нехорошее влез. Понятно, что в дом тебе придется пойти, ты ж «при исполнении». Только послушай, если оттуда вернешься – зайди на Руновскую. Знаешь где Федотова живет?

– Знаю. Ее не знать трудно, при всем желании, с велосипедом этим она все и начала. А теперь продавщица у нее дома живет, Лиза Никишина, из «Светлячка». К ней кто-то в дом недавно вломился, она к Федотовой и переехала. И Федотова что, тоже из ваших?

– Ты пока вопросы не задавай, с Марией Павловной пообщаешься. Думаю, вопросов у тебя еще больше появится после сегодняшней вашей, совместной, с господином Ольшанским, операции. Кстати, звездочка у тебя?

Костя машинально хлопнул по нагрудному карману куртки. С момента встречи со стариком у магазина прошло довольно много времени. Но значок он таки не оставил дома. И не выбросил, хотя много раз хотел это сделать. Все не было удобного случая. Каждый раз, взяв звездочку в руку, и только решившись оставить ее на тумбочке в прихожей, или вообще отправить метким броском в урну, Костя сразу же отвлекался на что-то другое. И звездочка, появившись на свет из одного кармана, сразу же оказывалась в другом, до лучших времен, когда снова подвернется повод достать ее, рассмотреть, решить, что этот хлам совершенно не нужен и, вместо того чтобы расстаться с ней навсегда – опять машинально переложить ее в карман.

– Да, вижу что у тебя, – старик улыбнулся, – так вот, ты там про нее не забывай. Когда войдешь. Как нужно будет, обязательно достань. Ты поймешь, что нужно.

– Я поймут. Только я вот не понимаю, что вы тут забыли все. Почему тут собрались, если у вас там, в доме этом, склада нет, и если «заваливать» вы нас не собираетесь?

– Чтобы не пустить тебя в дом. Туда вообще никому ходить нельзя. Ольшанский туда не пойдет, а тебя отправит.

– И что, не пустите при исполнении людей? Нам помощь вызывать? За полчаса приедут.

– За полчаса-то вряд ли. Но ты ж собрался туда идти, и я так понимаю, тебя не приказ ведет на самом деле. Константин, ты подумай, что тебя этим вот всем заниматься заставляет? – Старик обвел рукой улицу, облетевшие деревья, ветхие дома по обеим сторонам от дороги. – Что тебя тянет сюда, что ты во Всеволожске не остался?

– А откуда Вы про Всеволожск знаете?.. Не знаю. Тяга к справедливости. – Проговорил Костя первое, что пришло на ум.

– Ну вот, сам и сказал. Справедливость, значит. И ты ее в доме этом хочешь найти, по приказу руководства в него залезая? Скажи еще, что тяга к порядку и закону. Ну, ищи, что тут скажешь. Иди короче, раз собрался. И этого, своего, буйного забирай. Только если из дома потом выйдешь – зайди к Федотовой, не забудь.

Разговор Ольшанского с Шофранкой тем временем, судя по всему, зашел в тупик. Цыгане в черных куртках оживились, подойдя ближе. Ольшанский кому-то звонил, потом фотографировал машины, перегородившие дорогу. Одна из цыганок попыталась выхватить у него телефон. Ольшанский увернулся, и потянулся за дубинкой.

– Деда Бадмаев, деда Бадмаев, он не понимает ничего! – Молодой цыган быстрым шагом шел к Петру Александровичу. – Он сейчас бить начнет уже, ты зачем нам ментов увезти не дал? Они тем у себя детей наших забирают, а мы теперь еще и смотреть на это все должны? Сколько ищут, таки не нашли никого, хотя все знают…

– Гриша, ты же понимаешь, что они сделать ничего не могут. Я вас предупреждал, чтоб заявление не писали.

– Не хотят потому что, – Гриша плюнул под ноги Пивоварову, – сколько ищешь, скотина?

– Гриша, так, все, давайте расходитесь уже, а то этот с дубинкой и правда сейчас получит… Шофранка, уходи! – Петр Александрович начал махать руками старой цыганке. – Не отговорить. Пусть идут. Шофранка, убирай ребят, ты что, не поняла что ли?

Старик направился в сторону Агаповой, подойдя начал что-то тихо шептать ей на ухо, указывая то на Ольшанского, то на Костю.

Ольшанский, вырвавшись наконец из толпы цыган, тяжело дыша, стал рассказывать Косте о произошедшем:

– Ты смотри, сука какая, орать начала. Они все сразу и прибежали, еще больше. Я Загорному уже позвонил, если не пустят к дому – говорит, уезжайте и с людьми потом приедет. Все толпой кричат, что мы не делаем ничего. Хотя Загорный сам лично тогда в Гатчину ездил, общался по их пропажам. Я сам же его отвозил, перед управлением еще весь день просидел, помню, в кабине. Убежали детишки, сами, точно говорю, а они на нас все сваливают. Про что ты с дедом этим их говорил?

– Да так, главное ж оружие участкового – слово. Расходятся, теперь пропустят. К свадьбе готовились, гости тут решили машины поставить.

– Кость, да какая свадьба, они мутят что-то.

– Может. Не знаю. Но уходят теперь, все уладили уже… Уходите ж, Агапова?

Шофранка кивнула. Петра Александровича нигде не было видно. Цыгане начали расходиться. Часть направилась к краю поселка, часть – уселась в своим машины, кто-то начал яростно сигналить, чтобы теперь уже полицейские убрали автомобиль с проезда. Мимо Кости проехал цыганский «Запорожец» темно-оранжевого цвета. В окно задней двери высунулся Гриша, показал Пивоварову кусок арматуры и прокричал:

– Работайте, козлы! Крышуете тут деревню своих, нам валежник даже забирать из леса не даете. Ночью осторожно ходи, начальник. Деда тут только за вами смотрит, как в Колпанах будешь, осторожней ходи, оглядывайся! Может вы наших детей и украли, жопы собачьи?!!

Гришин крик растаял в холодном воздухе под рычание мотора «Запорожца», выпустившего клубы синего дыма. Цыган на Дачной не осталось, и теперь ничто не мешало полицейским войти в Матвеевский дом.

По участку они пробирались один за другим, обходя хлам, остатки парников, поваленные ветром деревья и заросли крапивы, иней на которой уже подтаял за утро. На старой яблоне, росшей рядом с крыльцом, висело несколько почерневших от первых заморозков яблок. Костя иногда пристально смотрел на напарника, вспоминая слова старика, Петра Александровича Бадмаева, о том, что Ольшанский не будет заходить в дом. Произнесено это было со странной уверенностью. Так, будто дед хотел убедить его в этом. Точно так же и сам Ольшанский говорил о поездке Загорного в районное управление, на предмет поиска цыганских детей. Под ногами хрустел сухой бурьян. Черная земля была твердой.